С балкончика третьего этажа утюгообразного грязного дома, клином выходившего к мосту, Клео наблюдал, как очередь за пампушками обвивает грузовик «дженерал моторе». Легионер в пестрой распашонке, отражавшей варварский вкус заморских чертей, с тревогой озирался с подножки кабины.
— Еще кон? — спросил у Клео партнер по «мачжонгу», складывая пирамидку костей на суконной скатерти, свисавшей с низкого столика. Скатерть достали ради высокого гостя.
— Потому что удача твоя, чтоб небо обмочило четыре поколения твоих потомков? — съязвил Клео. Жена хозяина квартиры прибирала серебряные монеты, которые он проиграл.
Клео собирался отказаться, когда прилетевшая со стороны канала чайка круто взяла вниз, пытаясь что-то подобрать на карнизе, и тягуче крикнула над его головой. Он сказал:
— Сорок тысяч. Игра?
Чайка взмывала. Знамение, посланное небом. Старый заскорузлый Чи Кун, дух-покровитель игроков, подавал сигнал, сулил удачу.
— Добрый мой боженька! — сказал партнер, который избегал ругаться в важных случаях, потому что считался католиком. — Да откуда такие деньги?
Внизу шестеро оборванцев, прикрываясь тачкой лоточников, складывали кирпичные подпорки под заднюю ось грузовика.
— Взгляни на заморского дьявола, — сказал Клео.
— Если взять среднего делового человека, ему далековато, пожалуй. Не предусмотрел риска. А так...
Бруно в эту минуту ощутил, как его машина осела. Соскочил с подножки и, расталкивая кули и попрошаек, рванулся к задним колесам. Но продвинуться вперед, хотя бы на полшага, не удавалось. Теснившиеся перед ним, отворачивая лица, менялись, но от этого стена людей не делалась податливей. В определенных кругах Сайгона прием назывался «вода держит утку».
Клео видел с балкона, как Бруно ухватился за борт машины, подтянул огромное тело, наступая на плечи и головы, и, проминая выгоревший брезент над кузовом, оказался возле груза, чтобы защищать свое достояние. Если под брезентом скрывалась засада, наверное, уже выскакивала бы оттуда.
Заметив, как четверо бродяг катят через мост снятые колеса, легионер крикнул:
— Насытились достаточно сегодня, уважаемые господа? Хорошо ли поели рису?
Обычное приветствие, с которым в китайском квартале обращаются при встрече. Кули свистели и улюлюкали, оценив попытку заморского дьявола «спасти лицо».
— Артист, — одобрил хозяин квартиры. — Но боец и дикарь. Свои деньги я бы ему не доверил...
— Как раз, что нам нужно, — сказал Клео, поднимаясь с низкой табуреточки, на которой сидел, засучив до колен брюки в полоску. И окликнул мягко: — Сун Юй!
Жена выглянула на балкон, держа его полуботинки с замшевыми носами. Круглое лицо, прямой длинноватый нос, очерченные словно на лице Будды полные губы в улыбке, копирующей его, известную всем манеру держать углы рта растянутыми. Сквозняк бросил блестевшие, словно перья боевого петуха, черные пряди на ее глаза. Поведя головой, будто выражая сомнение, неясное, как туман на акварели с изображением утренних гор, откинула волосы.
С утра она надела сиреневый «ао-зай» и белые шелковые брюки. В заброшенной на ремне через плечо сумке держала свой браунинг и запасные обоймы к кольту Клео.
— Твой муж ставил на кон сорок тысяч, госпожа, — польстил ей хозяин квартиры.
Сун Юй кивнула, но смотрела на Клео.
— Француз дозрел. Приходил человек, сказал, что засады в машине нет, — сказала она.
Бруно кричал свое приветствие с грузовика, стиснутого оборванцами. Если затихал, поднимался угрожающий гул. Толпа поняла, что других слов заморский дьявол на языке улицы не знает, и выжидала, когда страх погонит его домой, чтобы разграбить машину. Конечно, перебравшись в кабину, можно бы жать и жать на сигнал, пока не прибегут вьетнамцы-полицейские. Но дьявол с отвратительными синими глазами, уродливыми бесцветными прядями, слипшимися на мокром лбу, в почерневшей под мышками и на груди пестрой распашонке не хотел встречи с законом.
— Вскоре тебя стащат с борта, — сказал по-французски подошедший Клео, перед которым расступились. — И швырнут в канал, чтобы унесло...
-Ох!
— Извини, сержант, — сказал Клео, — что значит этот звук на твоем языке?
— Плохие вести.
— Надо запомнить. Звук интересный.
На отброшенный с грохотом задний борт машины легли тиковые доски. Запрыгнувшие по-кошачьи в кузов кули — не оборванцы, а крепкие ребята в черных пижамах с завязками вместо пуговиц, с синими шнурками через лоб поверх длинных косм — сноровисто стаскивали фанерные ящики.
Читать дальше