Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Чемодан Типпарат, огромный и тяжелый, не давал воз­можности идти быстро. Палавек потянул женщину в сторону железнодорожных путей за почтамтом. Они спотыкались о рельсы, чугунные шпалы, извивающийся в грязной со сле­дами мазута мочалистой траве кабель.

Бетонный забор, в который они вскоре уперлись и вдоль которого пошли, поднимался метра на два с половиной, по­верху кудрявились мотки колючей проволоки. Стучало в ви­сках, но Палавек отказался от помощи Типпарат. Поблед­невший, в жеваной одежде, попытался шутить:

— В некотором роде вы являетесь военнопленной. Со­гласно международным правилам, военнопленных нельзя подвергать принудительным работам.

— А если будем считать, что я сдалась по собственной воле, перебежчик?

Ржавая, с полустертой надписью «Только для персонала» и выцарапанным нецензурным ругательством дверь вывела на пустырь, заросший мочалистыми кустами. Дальше тяну­лось шоссе, обсаженное эвкалиптами, за которыми видне­лись серые бараки под гофрированными крышами. К ним лепились шалаши и хижины, сколоченные из ящиков, кар­тона, жестянок и досок. Кое-где из тонких труб тянулись жиденькие дымки.

— Там, на другой стороне дороги, район бараков Кавила, потом вдоль реки потянется Лампхун-роуд. Дальше, в за­речье, иная жизнь и цивилизация, в том числе «Шип-кафе», вокруг которого теперь и будет развиваться после моего при­езда славный город Чиенгмай или, как бы сказал управляю­щий «Шип-кафе», северная роза, — сказала она.

Ветер с реки, поплутав по переулкам бидонвиля, пропи­тывался запахами тухлятины, сушеной рыбы, вспаханных на помойках огородов, болота, сырых тряпок и дыма. Ее длинные волосы отбрасывало на плечи.

— Я не знаю этого города, — сказал Палавек. — Пошли в сторону бараков. Мне холодно на ветру... Вы не могли бы что-то набросить сверху? Для этой местности у вас несколь­ко нескромный туалет.

— У меня нет ничего... похуже.

Палавек поманил рикшу, курившего штучно купленную сигарету под рогожным тентом бродячей торговки. Коляска его была иной, чем на юге, походила на те, которые видел в Лаосе. Рикша крутил педали, ерзая на седле латаными шор­тами. Чемодан и Типпарат ехали на обтянутом голубым пластиком сиденье. Палавек шел следом. Тянулся коридор неоштукатуренных блочных стен с ржавыми монтажными крюками. Грязные стекла не отражали солнца. Краска на дверях ходила трещинами и разводами, лупилась.

— Почему тут не живут? — спросил Палавек.

— Никто не может платить столько, сколько заломила строительная компания. Дешевле выжидать, кто первый ус­тупит, — сказал рикша. Он оглянулся на Палавека: не быстро ли крутит педали?

— А что там внутри?

— Квартиры...

— Поблизости есть телефон?

— Я видел аппарат в баре «Приют гуляк». Это дальше, в сторону электростанции. Только вот работает ли... Я видел аппарат через открытые двери.

Палавек протянул ему красную кредитку. В глазах рик­ши, возраст которого не поддавался определению, вспыхну­ло любопытство.

— Сотенная?

Он снял соломенную шляпу.

— Все — тебе. И ты нас не видел. Никогда. Нигде. И в особенности здесь и сейчас.

— Понял...

Рикша не добавил слово «господин». Он хотел сказать принятое в квартале «брат». Роскошная дамочка в счет не шла. Мало ли что случается в жизни. Ни сотенная, ни гуаябера его не обманывали. Человек урвал удачу, ищет прибе­жища. Плохой человек или богатенький искал бы в ином месте, в заречье.

Он поднял подушку сиденья, пошарил под ней и протя­нул Палавеку стальной прут.

— Такая запчасть пригодится?

И разогнал коляску вдоль пустынной улицы, на перекре­стке перевел ее, накренив, на два колеса, оглянулся, блеснул красными от бетеля зубами, исчез в проулке.

Дверь подалась нелегко. Подопревшие доски не держали ни гвоздей, ни шурупов. Выставив филенку, Палавек втолк­нул внутрь Типпарат. Треснул шелк, зацепившийся в проло­ме. Потом вдвинул чемодан, пролез сам и аккуратно принаживил доски на место.

В затхлом помещении, затянутом паутиной, засыпанном пылью и засохшими насекомыми, сквозь жалюзи и решетки едва пробивался свет. Квартирка состояла из комнаты с вы­городкой для кухни и глухого чулана с жестяным баком для воды и туалета. Деревянные рамы с веревочными гамаками служили кроватями. На салатовых лопастях потолочного фена тараканами чернели пятна ржавчины.

Палавек сдвинул одну раму — скрежет и пыль — к двери, перегородил вход.

— Отдыхайте, — сказал он. — Сегодняшний день свобод­ный. Вы гостите у подруги.