Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

— Да, шеф? — ответил дежурный оперативного отдела.

— Новости?

— Драка на рынке, наезд моторикши на корову, кража штуки шелка в галерее «Старый Чиенгмай»... еще... еще, еще интересное...

— Без оценок!

— С поста в гостинице «Чиенгмайский гостевой дом» до­носят. Иностранец оставил у администратора записку для знакомого. Из записки можно предположить, что иностра­нец выходит с кем-то на связь. Иностранец убыл на встречу сорок минут назад.

— Можно предположить или явствует?

— Можно предположить.

— Меры?

— Полное сопровождение. В ожидаемом месте контак­ та—в пагоде Дой Сутхеп — усиленное.

— Все?

— Все.

— По грабителю, о котором сообщалось из бангкокского автобуса, донесения есть?

— Нет.

— Ну? — сказал лейтенант Рикки Пхромчана.

— Вы слышали, лейтенант, — сказал майор. Дым от сига­реты, приклеившейся к сухим от жара губам, выжимал слезу. Простуду комиссар схватил накануне, усевшись у кондици­онера в баре гостиницы «Чианг Инн». Спустился туда после доклада Самому старшему брату. Глава «Союза цветов дра­кона» принимал в наглухо закупоренной комнате с зашто­ренным окном, в которой приходилось изнывать от духоты.

В этом городе усердие лейтенанта из Бангкока казалось поистине смешным. Как и самоуверенность Майкла Цзо, не имевшего представления о том, где бывает раз в неделю комиссар.

Палавек, согнувшись, упираясь коленями и локтями, протиснулся через опущенную спинку переднего кресла на место рядом с женщиной. Так тихо, что скорее по движению губ и выражению лица стало понятно, чего он хочет, прика­зал не двигаться. Парабеллум упирался в красную розочку на полотенце в целлофановом пакете, который она прижимала теперь к груди. Автобус набирал ход, глуховатый рокот мо­тора на скорости стихал, и она смогла услышать:

— Скажите полицейскому, что я — ваш жених, муж... в этом роде. Болезненно ревнив. Выслеживал... И все такое. Вскочил в автобус на ходу, подозревая, что вы с кем-то от­правляетесь провести время. Полслова сверх этого — стре­ляю.

«Опять женщина», — подумал он. Полицейский и кон­дуктор — тоже. Возможно. Отвернувшись, прикрыв оружие ее пледом, он старался не замечать отражения в темном окне — скрюченный, насторожившийся мерзавец, растерян­но вдавившаяся с поднятыми плечами женщина. Шелковая туфля, упавшая с ее ноги, покачивалась на ребре.

— Простите, госпожа, — сказал кондуктор. Боком, чтобы не потревожить спящего бонзу, переминаясь, он пробрался между креслами седьмого ряда так, чтобы встать перед Палавеком. Полицейский остался в проходе. Кобура расстегну­та. Наручники поблескивали из кожаного футляра на поясе рядом. Нашивки не сержанта, а капрала. Над тремя-четырьмя креслами поднялись головы любопытствующих. Води­тель впереди, хотя уже начинались серпантины предгорья, крутил баранку, посматривая в зеркало просмотра салона.

Девушка вымученно улыбнулась, слегка кривя губы. Па­кет с полотенцем опять лежал на коленях.

— Этот господин сел сначала в кресло третьего ряда. Те­перь перескочил сюда. Он вас беспокоит? Мне показалось... его вид, костюм... не совсем в порядке... Его билет — в третий ряд.

И Палавеку:

— Ваш билет в третий ряд, господин...

— Отстаньте от нас, — грубо сказал Палавек. — Не лезьте не в свое дело. Какая вам разница, где я сижу?

Обыкновенный трус. Трусил, получая пятьсот батов. Тру­сил из-за мелочного нарушения правил. Трусил так, что предупредил по радио «на всякий случай» полицию, и теперь трусит из-за того, что все это сделал. Неуверенность кондук­тора передавалась и парню в полицейской форме.

Плед прикрывал разодранную рубашку, расцарапанные руки и «беретта-билити». Достаточно слегка потянуть, чтобы все оказалось наружи.

Кондуктор уперся руками в спинку кресла. Полицейский сделал шажок назад. Девушка надвинулась бедром на ствол парабеллума... Водитель, поглядывая в зеркало осмотра са­лона, крутил баранку, вписываясь в крутой поворот.

Она хрипло сказала:

— Не придавайте всему этому значения. Прошу вас... Этот человек — мой муж... Ревность... не доверяя, следил... Мы выясняем отношения!

— Мне показалось...

— Вы еще вызовите бригаду по борьбе с гангстериз­мом! — заорал Палавек.

Над креслами поднялись еще головы. Бонза проснулся, мелко моргал ресницами. Кто-то громко сказал:

— Полиция не стесняется вторгаться в личную жизнь!

— Мне показалось...

Палавек отвернулся к окну. В темном окне полицейский застегивал кобуру. Заглаженная складка на рукаве гимна­стерки ломалась над цветной эмблемой транспортной поли­ции. Рама окна отрезала капралу голову над погонами. Там, где она должна была быть, промелькнули фонари.