Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

— Напиши сначала, хорошо? Виправан постелит тебе на балконе... Хорошо?

Из радио с хрипами, вызываемыми, наверное, помехами от посверкивающих над городом зарниц, понеслось:

Жалко тех, кто всю жизнь копит деньги.

Я-то люблю, я-то люблю тратить все на то,

Что по сердцу сейчас.

Так много дурней, жаждущих вечной любви.

Я-то люблю, я-то люблю всегда, как приспичит...

Не копи время! И тогда все — бесплатно!

Ое-е-е-е...

Тунг повертел ручку настройки. Двухдиапазонный при­емник едва принял вторую станцию с городской рекламой. Расхваливали растворимый кофе в гранулах, потом стираль­ный порошок «Два лебедя» и грамзаписи фирмы «Счастли­вые звуки». Ничего из этого семья пока покупать не собира­лась.

Разговора не получалось. Догадывался брат о делах Пала­века?

Сославшись на необходимость повидаться со старым приятелем на ночном рынке Пратунам, Палавек ушел, ска­зав, что вернется часа через два. Он не решился на глазах Виправан перекладывать «беретта-билити» в атташе-кейс, оставил за поясом под рубашкой. Взял пачку банкнот из пакета.

На Рачждамри-роуд ощутил забытое удовольствие нето­ропливой бесцельной прогулки. Зарницы, становясь реже — дождь так и не пришел, — еще вспыхивали. Закончился сеанс в кино «Парамаунт», и потоки людей обтекали Палавека в направлении автобусной остановки. У гостиницы «Ферст» он действительно завернул на ночной Пратунам, заставленный лотками, передвижными прилавками с грудами съестного, табуретками и столиками временных закусочных, окутан­ных ароматами и парами пищи. Вошел в писчебумажный магазинчик, который оборотистый хозяин на ночь сдавал под ресторан.

Заведение пользовалось известностью. Свободных сто­ликов не оставалось. Палавек извинился перед девушкой в шелковом вечернем платье, которая смешивала палочками и фарфоровой ложкой специи в супе. Сел напротив. Повар кивнул от плиты и крикнул:

— Вам, господин?

— Суп, — сказал Палавек, опершись спиной на стеллаж с блокнотами, прикрытыми временно хламидой. — Вот такой же...

Девушка, склонившись над чашкой, улыбнулась глазами. Сухие пальцы продолжались выпуклыми жилками, идущи­ми к тонким запястьям. Густые волосы скользили с плеч и шеи, распадаясь на два крыла. Нос покрывала полоска свет­лого крема — обычное ухищрение, чтобы сделать его по­длиннее. Широко поставленные глаза с уголками, притяну­тыми к вискам, оставляли странное впечатление. Если он смотрел на них, его взгляд как бы проскальзывал, не задер­живаясь, мимо. Шелк как-то необычно топорщился вокруг шеи.

«Наверное, актриса из китайского балаганчика», — поду­мал он. Меланхолически шнурует в уголке сцены поставлен­ную на пуфик красную туфельку — высший символ сексу­альной привлекательности для онемевших с открытыми ртами хуацяо. Не поет, не говорит, не кувыркается через голову, только шнурует и вздыхает, поглядывая в вообража­емую даль, в которой скроется возлюбленный манадарин восьмого разряда...

— Извините, госпожа. Меня зовут Палавек. Я — моряк, в городах бываю редко. Могу ли я спросить — вы артистка?

Ответила просто:

— Нет. Почему вы решили?

Улыбаясь, она кривила губы.

— Ваше платье необычно для Пратунама... Вы извините мои слова?

— Что вы! Это — признание. Я работаю модельером...

— Вы шьете платья?

— Изобретаю платья.

— Изобретаете — что?

— Модели. Модели платьев. Наступит же время отказать­ся от экстравагантности и вульгарности, которые присущи западным фасонам в наших условиях...

«Не покажись назойливым, потихоньку», — сказал он се­бе. Что сказать вслух, еще не знал. Она поняла: он хочет слушать. Улыбнулась, покривив губы. Ей шло.

— Понимаете, платье не может считаться красивым само по себе, если женщина не выглядит в нем единственной.

— Я, кажется, догадываюсь... Как ваше?

Она опять поняла его: это не комплимент. И то, что она поняла, разволновало больше.

— Ну да... Ателье, которое я задумала открыть, будет ра­ботать, как лаборатория. Торжество наступит, когда мода перестанет служить униформой для женщин, станет нечто таким, что придаст каждой значение и индивидуальность. Понимаете?

— Вы хотите заставить мечтать?

У нее обрадовались глаза.

— Да... Но не заставить, а призвать...

Он засмеялся. Впервые за много дней.

— Вам нужен первоначальный капитал.

— Ох, кажется, нашелся один человек, готовый рискнуть. Начинаю путь в неизвестность...

Повар принес ему чашку с лапшой.

— Не опасайтесь неизведанного пути. Это всегда интерес­но. Мы, моряки...