Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Джонки принадлежали мокенам, — морским кочевникам в кристально прозрачных водах архипелага Маргуи в Анда­манском море, переходящем в Малакксий пролив. Усеянные островами просторы служили им так же, как рисовые чеки, джунгли и горные заросли на суше, с той только разницей, что по земле перекатывались армии с боевыми слонами и колесницами, позже — танками, вертолетами и бронетранс­портерами, что землю перекапывали границами с колючей проволокой. Разница состояла и в том, что сушу тысячелети­ями резали на куски и людей приковывали к ним страхом и жадностью, море же поделить не удавалось, пищу и одежду оно поставляло всем.

Старик примечал, что, как и он, в силу привычки мокены, не боявшиеся океана — ни его изменчивых обличий, ни беспо­щадных законов, — становились трусами из-за страха перед житейскими штормами. Этот страх пришел с золотом. Из страха вызревали отношения, не вязавшиеся с братством, ковавшимся в борьбе со стихиями. В жажде золота, охватив­шей морских кочевников, старик улавливал нечто стадное, сродни панике — и пользовался этим.

Мокены набрасывались на денежную приманку. Джонки с голубыми глазами и акульей пастью на скуловых развалах обеспечивали перевоз опасного груза, вместе с которым их обитателями принимались и риск объяснения с законом, пока «Морской цыган» шел в отдалении на траверзе. Только доставка на берег совершалась с сампана. Мокены за это не брались. Пока. Рулевой у старика уже был мокен. Из про­шлой жизни он прихватил только жену, приведенную по традиции за собой на новый борт.

Теперь джонки пришли искать встречи еще южнее. Кон­куренция сулила выгоду: хозяин «Морского цыгана» мог сбавлять выплачиваемый мокенам фрахт, для него их риски становились дешевле.

Только на плоском катере к золоту относились иначе. Его капитан, среднего роста крепыш в шелковой тенниске навы­пуск, чтобы прикрывать полой, как принято в Южных морях, кобуру, по прозвищу Красный, помахал старику, когда сам­пан ткнулся в связку трех судов. Их причальные концы, натянувшись, выдернулись из штилевого моря, подняв брызги. Заскрипела резина кранцев.

Мокены сноровисто завели чалки.

Старик глухо кашлянул — сигнал малайцу оставаться на борту «Морского цыгана». Взмах Красного показался вялым, чуть ли не по принуждению. Не выдавая легкой встревоженности, с улыбкой, старик переломился в поясе, полуприсел и протянул правую руку, придерживая ее локоть левой. Од­нако на почтительное приветствие ответил не Красный.

Слишком высокий для азиатца, толстый. Будто с вырван­ными крыльями, вывернутые ноздри напоминали двуствол­ку. Веки оплывали над глазами, тонувшими в мешках. По­луоткрытый влажный ротик. Волосы, рамкой подрубленные над сморщенным лбом и свисавшие с висков, как собачьи уши. Из воротника филиппинской рубашки гуаяберы — в Юго-Восточной Азии она приравнена к смокингу — высо­вывался серебряный замок на цепочке. Звездный сапфир в кольце, золотой комок часов «Ролекс» на запястье.

Будто краб клешней, захватив ладонь старика, человек, хохотнув, нараспев протянул двустишие, которое хозяину «Морского цыгана» полагалось услышать от получателя гру­за:

— На берегу построил дом,

В нем занавеска — алая заря...

Потянуло сладковатым таиландским виски «Мекхонг». Самым дешевым в районе. Вбирая память, словно губка влагу, приметы длинного, старик машинально отметил, что тот отбрасывает тень. Не поворачивая головы, понял, что за спиной луна вышелушивается из-за дымки. Утро могло по­менять погоду, погнать волну. Ясная луна была верным при­знаком, не то, что запах дешевого виски.

— Плачут горы алые вдали.

День скончался, не уберегли .. .

Старик ответил.

Но что-то менялось в договоренностях, что-то шло не так. Хотя джонки пришли и пароль произнесен, хотя Красный обычно выходил на встречи через мокенов, без оглядки до­верявших ему, появление «третьего элемента» насторажива­ло. С такими, как длинный, хозяин «Морского цыгана» зна­комств не водил. Именно потому и не обзаводился ни радиостанцией, ни локатором. Его клиентуре вся эта техника не требовалась, обходились, слава Будде! Вопреки аромату «Мекхонга» от длинного исходило некое сияние, в существе которого старик, в последние годы по крайней мере, не оши­бался. Большие, очень большие, самые большие деньги всег­да испускают своеобразные волны, заставляющие покорять­ся. В отличие от самой высокой власти, против которой восстают, как был уверен хозяин «Морского цыгана», ради тех же денег. Против золота, как и смерти, не восстанешь.