Юрий Гаврюченков - Золото шаманов

– Хотим с корефаном сорваться отсюда.

– Обоснуй, почему я должен тебя греть?

«Начались кружева, – подумал я. – Точно из блатных и засиженных. Сейчас будет ходить вокруг да около, а потом про воровское благо зальёт мне в уши. Вот она, арестантская натура, даже после смерти хочет что-нибудь вымогнуть! Неправду говорят в народе, что горбатого могила исправит. Жадность могилой не лечится.»

– Извини, если побеспокоил, – вежливо сказал я. – Я по воле воровской ход поддерживал и к тебе чисто по-босяцки обратился.

– Там стояла, – махнул когтистой лапой седой куда-то за дом. Когти у него были длинные, белые, отросшие в могиле. – Легавые на нём приехали.

– Благодарю, – серьёзно и с признательностью ответил я. – Удачи!

– И тебе всех благ, – седой утратил к нам интерес и отчалил от забора.

– Эй, уважаемый, мы через твой участок пройдём? – окликнул упыря Слава.

– Конечно, – разрешил седой. – Участок не мой, ходи где хочешь.

Сохраняя невозмутимый вид, мы со Славой просквозили через двор, обошли дом и выбрались через покосившуюся калитку на следующую улицу. Там копошились сразу три зимогора над красной кучей в канаве. Наше появление они восприняли мирно, осмотрели с любопытством и вернулись к прерванному занятию. Из чердачного окошка за ними наблюдал перепуганный местный житель. От дохляков его отличало розовое выбритое лицо и нормальная гражданская одежда. Сами зимогоры почему-то не спешили принаряжаться, а ходили в лагерном исподнем белье, в котором их похоронили.

«Сюр, – крутилось у меня в голове, пока мы шли по улице. – Не впервой меня в Усть-Марье охватывает ощущение сюрреализма. Это место с такой судьбой или нам не по-детски фартит как избранным?»

Машину мы увидели – знакомый собровский «Урал». Кабина была нараспашку.

Держа наготове оружие, мы обошли грузовик, заглянули в кузов, пусто, только вещмешки валяются. Мы развязали один. В мешке был сухпаёк.

– Хавка, зашибись! – Слава распотрошил картонную коробочку, достал банку с колбасным фаршем и ловко взрезал её «Скримишем». – Порубаем сейчас, Ильюха, а то ноги еле таскаем.

Я не стал возражать. Мы открыли другую консерву и умяли прямо в кузове, заедая каменными галетами.

– Вон там они держали оборону, – указал афганец на избу с выбитыми окнами.

Забор напротив окон был выметен взрывом, уцелевшие доски с краёв покрошены пулями. Приглядевшись, я увидел, что на крыльцо вылезает нижняя половинка сорванной с петель упавшей внутрь двери.

Возникла мысль зайти и поискать оружие посерьёзнее моего ПМ… И тут же пропала. Даже если зимогоры принимали нас за социально близких, соваться с устроенную ими бойню было небезопасно. Вдруг в избе сидит агрессивно настроенный упырь, не отошедший от мясни и жаждущий крови?

Поев, мы переместились в кабину спецназовского грузовика.

– Давай, нажимай свою кнопку, – сказал я.

– У них тумблер, – спокойно ответил Слава. – Видишь, слева под рулём?

С ленцой вытянув руку, он поднял вверх тумблер зажигания, удобно расположенный рядом с рулевой колонкой. Закрутился стартер. Когда движок схватился, отпустил.

– Ну, поехали, – корефан двинул длинный рычаг переключения передачи.

«Урал» двинулся по узкой улице Левой стороны. Нам оставалось только развернуться и полным ходом помчаться к заждавшемуся нас Вадику, когда в голову мне пришла блестящая идея.

– Поехали в музей!

– Ты чё, Ильюха, с дуба рухнул? – удивился корефан.

– Слава, – рассудительно и проникновенно сказал я. – Там, в музее, уникальная нумизматическая коллекция лежит. Глупо бросать такое сокровище на произвол судьбы. Золотые Врата, это хорошо, спору нет, но если придётся убегать, их по любому надо будет бросить. А монеты можно унести с собой. Тогда хоть как-то наваримся на экспедиции. Кроме того, монетами не надо делиться с Гольдбергом. Об этом договора не было.

– Понял, – Слава закрутил баранку в другую сторону.

Клоака левобережных кварталов показалась пасторальным раем в сравнении с благополучными прежде районами ментовской части Усть-Марьи.

Чем дальше мы ехали по посёлку, тем сильнее меня охватывал мандраж. Идея посетить музей уже не казалась мне такой разумной. Однако при воспоминании о разложенных монетах на витринах экспозиции нумизматического зала страхи тут же развеивались. Жадность и в самом деле была сильнее смерти.

За окошком «Урала» проплывали виды разорённой Усть-Марьи. Буквально за сутки шаманской власти Проскурин навёл в своей вотчине новые порядки. Посёлок из милицейского красного стал беспредельно чёрным, и не только в смысле воровской масти. Поднятые с гулаговского кладбища зимогоры истребили ненавистных ментов, начиная с сотрудников колонии, заканчивая собровцами, так некстати выдвинувшимися на захват мятежного хозяина с его золотом. Только вот на Правой стороне цириками не ограничились, порвали и членов семей, нутром чуя социального врага. Если на Левой стороне мы обнаружили двух убитых и живых скрывающихся местных жителей, то здесь даже из едущей машины были видны валяющиеся на тротуаре окровавленные тела, жуткие в своей неестественности обломки мебели, чёрные ямы выгоревших окон. На дальнем краю, у реки, что-то отчаянно и мощно горело. Очаги пожаров поменьше обсадили Правую сторону гибельной сыпью. Я не думал, что за день так много можно сделать. Теперь это стала земля мёртвых. Почти все дома носили следы штурма. Хотя, скорее всего, не одни зимогоры постарались, наверняка в погроме активно участвовал лагерный контингент, мстивший легавым за своё прошлое. Только люди куда-то делись. Может быть, спали в алкогольном коматозе, привычно пируя во время чумы, а может быть свалили из Усть-Марьи ещё вчера. Зимогоры встречались повсюду, но враждебности не проявляли, должно быть, наши рожи способствовали. И всё равно мои нервы были на взводе, и нумизматическая коллекция не казалась достойным оправданием глупого риска.