Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

Взломали, короче, блиндаж. Поели и спать легли. А с нами ещё собака увязалась от станции. Всю дорогу шла, сколько её ни гнали. Ко сну когда отходили, брат её хорошенько шуганул. Она, паскуда, убежала в чашу, а ночью пришла и макароны, что мы на завтрак оставили, сожрала. Я вроде сквозь сон слышал какого-то зверя, но из спальника было лень вылезать – за день наломался. Утром глаза продрали: макрикам нашим капут и собака рядом бегает, сытая, довольная. Старший брат как сорвался за ней с «вальтером»! У нас при себе в лесу всегда пистолеты были, батя по молодым годам их совсем целёхонькими выкапывал, тогда на полях трупы ещё воняли. Братец, значит, щёлк-щёлк в собаку. Погнался за ней и где-то в лесу эту сволочь убил. Через эту проклятую суку, я думаю, всё и началось.

Пошли мы в дот. Фонари взяли, верёвки, ломы и всякое такое. Блиндаж был мощный. Заходим, видим, пушка стоит. Её немного внутрь задвинули, чтобы амбразуру законопатить, она весь зал перегородила. Рядом с ней замок валяется, видимо, поленились унести. Хорошая, годная для стрельбы пушка, хоть сейчас заряжай. И зарядить было чем – на полу стартовики лежат, много. Запросто можно было взрывом амбразуру раскупорить и пальнуть в белый свет как в копеечку – хули нам кабанам, нынче здесь, завтра там. Вояки бы нас не нашли. Вот только дот неисследованный бросать было жалко. Вставили мы на всякий случай замок в пушку, осмотрели его. Там ударник артиллерийский такой хитрый, с тремя бойками. Нам батя сказал, что это старинное немецкое крепостное орудие времён Первой Мировой, а нашим оно на случай новой войны сгодится – откроют дот и будут поливать. Мы дальше так и поняли. Блиндаж, конечно, шикарный: многоуровневый, на стенах проводка, лампы висят в плоских плафонах.

– Свет не горел? – осведомился Балдорис, недоверчивый как любой лоходром, которому мало доводилось копать.

– Нет, свет не горел, мы своими фонарями обходились. На втором этаже койки в комнатах стоят, стулья, столы – всё нетронутое. Жилое помещение было. Мы на третий ярус спустились. Там уже воздух задохшийся: тяжёлый, сырой. Хули, камень везде, а вентиляции нет. Метров пятнадцать под землёй, наверное, а то и больше. Вот там у них склады боеприпасов и помещались. Красота: аппарели какие-то, подъёмники. Двери толстые, железные, однако не заваренные. Но мы их открыли, хотя приржавело за годы всё что можно. У бати для этих целей керосин в пузырьке был. Впрочем, и так открыли. Зашли и глазам не поверили: в камерах стоят стеллажи, а на них лежат снаряды для пушки. В масле, не ржавые ничуть, полный порядок. В другом каземате пороховые заряды в орудийных ящиках. Действительно, наши дот законсервировали на случай войны. В соседних отсеках взрывчатка лежит, тротил немецкий, детонаторы, огнепроводного шнура просто море, ну, склад! Ходили-ходили, нашли всякие причиндалы сапёрные, тоже гансовские. Стрелкового оружия не было.

В дальнем конце галереи – дверь. Железная, но не открывается. Может быть заварена в каком-то месте, мы при фонарях не разглядели. Батя решил её маленьким зарядом долбануть. Заложили малыша с той стороны, где она должна открываться, шнура подлиньше со склада взяли кусок, метров шесть, чтобы успеть выбраться. Выходим наружу, стоим, ждём. Батяня даже успел курнуть – бикфорда на десять минут было. Вдруг слышим, есть. И тут по нам как дорбалызнуло! От камня со стены крошки летят. Мне физиономию малость посекло, как сейчас помню. Очередь в нас пустили. Какая-то сволочуга по нам из пэпэша правит, видит, что мужик и с ним два парнишки, отчего ж не повоевать. Моромой какой-то, короче.

Мы бежать от него в блиндаж. Батя наружу пару разов пальнул из «люгера». Я думаю, что братец своей стрельбой в собаку этого ухаря подманил. А он всё не унимается, из папаши по входу как чесанёт-чесанёт, как чесанёт-чесанёт, хуятина! Для острастки, чтоб мы знали, что он тут. Мы пересрались сначала, решили – вояки, сейчас бока намнут за милую душу. Потом сечём: не из «калаша», из «шпагина» строчит, значит свой-родной, уёбок. Других таких же на подмогу ждёт, чтобы всласть помародёрствовать. Батяня ему кричал-кричал, но без толку, не договориться. Он опять в проём как полоснёт! Видать патронов у него запасной диск, а с нами всё решено. Ну, думаем, не понадобятся больше припасённые харчи. Приуныли. Мне страшно, я маленький. Ну как маленький: лет пятнадцать, но всё одно – молоко на губах не обсохло. Умирать не хочется, что делать – неясно, и, главное, выхода как бы нет. Братец уже предлагает окно размуровать и из пушки пальнуть, чтобы вояки нас услышали или менты какие-нибудь приехали, лишь бы этот гад убежал.