Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

С последней нашей встречи Вова Чачелов здорово изменился. Разумеется, он остался таким же длинным и лопоухим, но теперь периодически попыхивал косячком с анашою. Кроме того, у него в городе были шашни с казачьей стражей, которые мне сильно не нравились. К казакам я испытывал крайнюю неприязнь.

Ещё из нашей старой компании были Дима Боярский и Крейзи. Дима, давившийся горьким бюджетным хлебом оперуполномоченного, постепенно спивался на работе, но даже в лесу не разлучался с мобилой, как бы постоянно находясь при исполнении.

Сашка же так и остался crazy [19] . Вот на кого время не наложило отпечатка. Мелкий, с копной густых волос, косо прикрытых детской панамой, он несуразно торчал из обширных комиссарских галифе времён гражданской войны, к которым снизу были приделаны жёлтые шнурованные сапожки роммелевского солдата, чудом сохранившиеся до наших дней. На подъёмах они были обмотаны изолентой и представляли собой специализированный трофейщицкий вариант обуви. Надо заметить, Крейзи был единственным, кто продолжал регулярно ездить на раскопки.

С Пухлым, Крейзи и Димой мы были одногодками. Ещё в нашей компании имелся «латышский стрелок» Балдорис по кличке Болт. Он был долговязый и нескладный. Несмотря на то, что прибалтийские корни были давным-давно оборваны, а сам Балдорис родился и воспитывался в Питере, он остался каким-то гипертрофированным лабасом. Глинник взял его в лес, чтобы приобщить к раскопкам. Балдорис ими давно интересовался, да всё никак не представлялось возможности съездить. Работал Болт на стройке. Он и в лес так оделся: брезентовая спецовка и кирзовые строительные ботинки.

Балдорис был исполнителен, старателен и туповат – сказывалась курляндская кровь. Кроме того, он был блондином. Подаренная Пухлым унтерская шапка-гансовка сделала из него настоящего защитника фатерланда. Ему и формы не требовалось, чтобы быть принятым за гитлеровца, – вот что значит чистота происхождения! В образ бы неплохо вписался МГ-34, но пулемёт мы оставили у маринкиных родителей.

На первое время Пухлый раздал нам винтовки Мосина, благо, этого добра у него хватало. Я с ностальгией взял в руки пахнущую ружейным маслом трёшку, сразу узнав работу Вована: удобный приклад, глубокие незашлифованные царапины на стволе, где мы обдирали ржавчину наждачным кругом. Боре я конечно наврал: на забор Пухлому шли некондишн-стволы, которые лежали в земле без патрона в казённике. Дураки мы, что ли, гноить хорошее железо! Заряженные винтовки успешно реставрировались нами и затем использовались по прямому назначению. У пустых винтовок ржавел казённик, стрелять из них было можно, но гильзу в разъеденном коррозией стволе безжалостно раздувало и на выбросе затвор её рвал. Негодные трёшки и ганс-винты разбирались нами на запчасти, а стволы не жалко было пустить на ограду.

Боря очень комично смотрелся с трёшкой и в плоской каске парашютиста люфтваффе, казавшейся мизерной по сравнению с глубокими «котлами» гитлеровской пехоты, в изобилии валяющимися по лесу. Плоская как тарелка, с маленькими «наушниками», она была сконструирована, чтобы не мешаться при прыжках. По принципу «на безрыбье и раком встанешь» – лишь бы прикрыться. На лобастой бориной башке эта миска выглядела по меньшей мере забавно.

Поясная бляха у подельника была также люфтваффовской – с пикирующим орлом. Ремень, правда, имелся только современный, офицерский. На нём висел германский штык-нож с родными деревянными накладками, что было достаточно престижно: в земле дерево редко сохраняется.

Поскольку взятые Борей на игрища боеприпасы израсходовались в бою с настоящими немцами, пришлось воевать выданными на прокат винтовками. Сам Пухлый был вооружён МП-40, более известным как «шмайссер». В лес Чачелов одевал пятнистый десантный комбез и зелёные НАТОвские шнурованные сапоги из литой резины – где-то серьёзно прибарахлился. Зато на стриженной голове сидела неизменная ВВшная фуражка без козырька, которую он носил сколько я его помню.

Наш разномастный сброд куролесил на окраине Синявино-1, у дачи Вована. В магазин за провиантом я мотался на «Ниве». В этом плане тачка нас очень выручала. Она была только у меня одного – остальные трофейщики добирались по железной дороге: ножками-ножками. Ножки, кстати, все имели к ходьбе привычные, крепкие, кроме Балдориса, который их стёр и теперь хромал. Невзирая на эту досадную мелочь, завтра намечался глубокий рейд в лес. Я последний раз сгонял за жратвой и теперь возвращался на дачу.