Юрий Гаврюченков - Сокровище ассасинов

— Есть ещё хашишины, — напомнил я.

— А они откуда знают, что ты в этом деле замешан?

Слава поставил передо мной чашку древних, дореволюционных годов. Простая, белая, неказистой формы. Я перевернул, глянул на клеймо на донышке. Так и есть, производства «товарищества М. С. Кузнецова», с двуглавым орлом. Тётка, от которой Ксения унаследовала квартиру, происходила из старинной петербургской семьи.

— Ты прав, — я поднял глаза на Славу, — не знают. Те из хашишинов, кто нас видел на трассе, никому не смогут об этом рассказать.

— Ну и не парься на их счёт, — афганец был непрошибаем, как кирпичная стена. — Будь проще, Ильюха. Вот, сахар бери.

Чайные ложечки у Ксении оказались подстать чашке — из серебра дрянной пробы, потемневшие, старинные. Действительно, следовало выделить им ложек из добычи, а не продавать всё Маркову. Воистину, эта пара в своей простоте умела наслаждаться незамысловатой жизнью, чего мне, по всей видимости, не было дано.

«Сейчас скажет, что я слишком много думаю,» — мелькнула мысль.

— Ты слишком много думаешь, Ильюха, — наставительно произнёс Слава, присаживаясь рядом. Он взял початую бутылку пива и отхлебнул. — Гоняешь всякую муть…

— Новость личная: приснился мне сегодня Лёша Есиков и, что бы ты думал? — по дороге к тебе встречаю его на улице!

— Прикольно! — Слава был в курсе наших дел, по зоне я неоднократно делился планами мести в отношении подлого стукача. — Морду ему набил?

— Нет, я чуть в «Мерседес» не впилился. Вот, хочу теперь к нему съездить. Получается, сон-то был в руку!

— Прикольно, — повторил Слава. — Хочешь, чтобы мы вместе поехали?

Он твёрдо и открыто глядел мне в глаза. Ход мысли его был прямолинеен и прост.

— Поехали, — сказал я.

Адрес я помнил хорошо. Все-таки не раз там бывал. В гостях. Почему люди становятся такими суками? Лёша, испанцы… Что за жизнь! Я припарковался во дворе и привычным взглядом окинул окна. Мне показалось, что на потолке синеет отблеск работающего телевизора. Не работает, Лёша, что ли, сидит дома на бобах?

— Похоже, нам везёт, — сообщил я Славе.

Ссучившийся подельничек и в самом деле сидел дома. Через хлипкую дверь доносилась музыка. Я позвонил, зажав глазок большим пальцем. Музыка прекратилась.

— Кто там?

— Электрик. У вас счётчик на лестнице искрит, — брякнул я первое, что пришло на ум.

Готовься, гад, сейчас я тебе в розетку вставлю!

Удивительно, но обман сработал. Послышался щелчок замка, и дверь отворилась Какое удивление нарисовалось на лице Леши Есикова! Не страх, нет, — удивление.

— Илья?

Мой кулак, заранее отведённый к плечу, со всей дури влетел в морду стукача. Есиков упал на спину. Я пнул отскочившую от стены дверь и шагнул в прихожую. Следом за мной зашёл Слава, наглухо перекрыв пути отступления.

— Вставай, гадёныш! — я собирался метелить Лёшу, пока хватит сил.

Есиков завизжал, когда мой ботинок несколько раз проехал ему по рёбрам.

— Это только начало!

Стукачок быстро перевернулся и на четвереньках побежал в комнату.

В прыжке я догнал его и пнул каблуком под зад. Есиков проскользил носом по ковру, но тут же опять вскочил на карачки.

— Ты что, Илья, ты что? — причитал он.

Я остановился. Избивать знакомого, пусть даже такую гниду, расхотелось.

— Что я? Я в гости к приятелю заглянул. Освободился, вот, из мест заключения, думаю, дай зайду, проведаю, как там мой подельник ссучившийся поживает.

Лёша на четвереньках отбежал в противоположный угол и несмело поднялся, прижимаясь к стене.

— Ты освободился? Поздравляю, — проблеял он.

Морда стремительно опухала. Лёша провёл рукой по губам, размазал кровь.

— Ну, спасибо! Только благодаря твоим стараниям я смог узнать вкус первого глотка свободы.

Рожа Есикова отекала прямо на глазах.

— Ты мне зуб выбил.

— Ты это заслужил!

Лёша торопливо показал на ладони крупный белый осколок. Не меньше половины отломал!

— Тебя вообще убить надо было за твои подвиги, стукачина сучий!

Леша судорожно глотнул и вдруг ожил.

— Я понимаю, понимаю всё, — зачастил он, заслоняясь выставленными ладонями. — Да, виноват. Я вправду нехорошо поступил, меня заставили, ты ведь знаешь, как опера умеют раскручивать, ты же все понимаешь…

— Я знаю, как они умеют. Ничего страшного. Это же не убойная статья была, голимая мелочёвка, тебе на допросе никто кишки на локоть не наматывал. Меня, вот, не заставили себя оклеветать, а ты, гад, ссучился. Явку с повинной написал, душу захотел облегчить. Облегчился, прямо в мою душу, так ведь, гондон ты штопанный? За что мне такой подарок? Я тебе что-нибудь плохое сделал?