Александр Колин: Мужики что надо

«Генрих уйдет! Генрих уйдет!!!»

Сергей принялся чертить на паласе пальцем, с жаром повторяя названия улиц, на скрещении которых находится дом, где отсиживаются его товарищи и где полагалось быть и ему самому, если бы он сдуру не возжелал проветриться.

Зазвонил многофункциональный АОН — Сергей собрал его сам, — и механический женский голос назвал номер телефона, с которого поступил звонок.

— Продолжай, продолжай, — подбодрил парня «трудовик». — Не обращай внимания.

Сергей подробно обрисовал дорогу, само здание, подъезд, квартиру. Сказал, сколько звонков надо сделать и какие интервалы должны быть между ними, чтобы находившиеся в квартире знали — идут свои.

— Что ты там делаешь, Генрих? — спросил «трудовик» у «черного», нажимавшего на кнопки телефона, отчего раздавались один за другим резкие, похожие на писк звуки, которые, очевидно, не нравились «учителю».

— Здесь тридцать два раза повторяется один и тот же номер, Виктор, — произнес «черный» монотонным голосом, который лишь усиливал ощущение сходства его обладателя с машиной. — И еще очень много звонков из автомата с небольшим временным интервалом. Надо проверить.

— Парень не врет, — с уверенностью в голосе произнес Виктор.

— Я предпочитаю знать точный адрес. Надо позвонить и проверить.

— Позвоним из машины, — твердо произнес Виктор. Он явно был старшим не только по возрасту. «Черный» спорить не стал. Он вообще ничего не сказал. — Можем ехать, — заключил «Тонких».

Сергей не успел ни удивиться, ни испугаться, когда «щупальца» Генриха, схватив обреченного за волосы, резко запрокинули ему голову вверх.

Под потолком, в плафоне люстры, билась глупая мошка.

Сергей не видел, как в руках Виктора блеснуло длинное и острое, как бритва, лезвие ножа.

Душа Сергея, оборвавшись, рухнула вниз и исчезла в черной холодной бездонной пучине.

— И трусы и храбрецы умирают лишь однажды, — проговорил Виктор, вытирая нож о край салфетки, лежавшей на журнальном столике. — Правда, у храбреца есть одна привилегия: он может попросить, чтобы перед казнью ему не завязывали глаза.

Генрих ничего не ответил и вслед за своим спутником направился к выходу. Проходя через большую комнату, «черный» замедлил шаг.

— Что случилось? — спросил тот, внешность которого напомнила несчастному Сергею преподавателя труда Владимира Владимировича Тонких.

— Здесь кто-то есть, — прозвучал монотонный голос Генриха, который, остановившись, обвел скрытыми под черными очками глазами комнату, задержав свой взгляд на трехстворчатом шкафе.

Виктор остановился и посмотрел в том же направлении, но ничего не увидел.

— С чего ты взял?

— Чувствую.

— Пойдем.

— Надо проверить.

— Пойдем, — твердо произнес Виктор и шагнул к выходу. — Это уже не имеет значения.

Не произнеся ни слова, его длинноволосый, облаченный в черное спутник последовал за ним.

— А я что тебе говорю? Что, а? — усталым и раздраженным голосом произнес бывший оперативник Василий Коновалов, обращаясь к Омару Хафизову, утонувшему в громадном допотопном кожаном кресле, которое стояло перед гигантских размеров и столь же древним письменным столом. За этим самым столом и восседал нынешний хозяин кабинета — знаменитый внук знаменитого деда. — Что у тебя за манера — принимать решения, не посоветовавшись со мной?

— Тебя же не было! — развел руками Омар. — А этот мужик начал упрашивать меня. Он сказал, что не может без нее жить и все такое…

— Я просто попросил тебя посидеть у меня в квартире и, пока меня нет, отвечать на звонки.

Вот и все! — уже со злостью проговорил капитан. — А ты что сделал? Что?!

Тут бы Хафизову и ответить что-нибудь типа: купи себе автоответчик, но миролюбивый Омар уже довольно хорошо изучил характер своего друга: среди множества положительных качеств Василия Андреевича одним из наиболее достойных внимания можно было бы назвать способность, фигурально выражаясь, к автоподзаводу.

Иными словами, начав отчитывать кого-нибудь, Коновалов входил в раж, и уж если бедняга оказывался виноватым хоть на копейку, то получал «тумаков» на полный рубль. Любимым объектом для «наездов» у капитана был, конечно, Омар, который очень редко огрызался, позволяя товарищу от души изливать на его голову свое дурное настроение. Так обстояло дело и на сей раз.

Омар Хафизов, с легкой руки старшего прапорщика Сидоренко еще в армии превратившийся в Маркиза, служил удобной мишенью для коноваловского остроумия. «Свою ментовку» уволенный со службы капитан так и не открыл, но довольно активно собирался это сделать.