Гарольд Койл - Крещение огнем

— Ну-ка, глотните моей пыли, педики нью-йоркские!

С этими словами он рванул с места и, выжимая из фургона все, на что тот был способен, помчался по глухим переулкам и улицам с односторонним движением в запрещенном направле­нии. Через десять минут бешеной езды, проскочив два красных сигнала светофора, три запрещающих знака и готовый опуститься железнодорожный шлагбаум, Джо Боб избавился от преследова­телей, оставив их в самом опасном районе города, и успел доста­вить Джен в назначенное место в срок. Так что пока остальные съемочные группы пытались разобраться, какие сюжеты стоит снимать, а какие — не стоит, Джен Филдс ежедневно выдавала убедительные, отлично сделанные репортажи.

Но ни камера Теда, ни микрофон Джо Боба не могли уловить растущей озабоченности и тревоги Джен. Одним из слагаемых успеха являлась способность видеть и понимать то, что скрыва­ется за сюжетом, который она снимала, и доносить это понима­ние до своей главной аудитории — простых американцев. В боль­шинстве репортажей Джен умела оставаться в стороне, не при­нимая слишком близко к сердцу то, о чем шла речь. Но теперь это давалось ей все труднее и труднее.

Сейчас она понимала, что перемены в Мексике были столь же необходимы, как и стягивание части американских и мекси­канских войск к границе. Для Соединенных Штатов это означа- до защиту от загадочных рейдов, мексиканцы же, соответствен­но, реагировали на развертывание американских войск. Все это было вполне понятно, но не требовало большой сообразитель­ности и осознание того учто присутствие войск, как и произо­шедший четыре дня назад инцидент с перестрелкой, может вызвать более масштабные конфликты.

Как ни страшила Джен конфронтация между ее родиной и Мексикой, еще больше волновал ее ответ на вопрос: на чьей она стороне? Как может она, американка, продолжать объективные репортажи о действиях Совета тринадцати, зная, что в этот са­мый момент его заботит одно: как уничтожить побольше ее со­отечественников? Особенно это касалось полковника Гуахардо. Для Филдс он стал олицетворением новой революции. Она была уверена, что этот человек способен использовать в своих целях любого и избавиться от него, как только эти цели будут достиг­нуты. И хотя Джен знала, что он — образованный, воспитанный человек, примерный семьянин и умеет быть по-своему обаятель­ным, она видела и его темную сторону — черную и бездонную, как угольная яма.

Работу над репортажами осложняло еще и то, что Скотт Дик­сон, человек, которого она любила, теперь активно вступил в иіру. И если Гуахардо в глазах Джен олицетворял Совет тринад­цати, то Скотт стал для нее символом американского солдата. С тех пор как на защиту границы была брошена Национальная гвардия, особенно в последние два дня, Джен то и дело слышала и видела то, что лишь усиливало ее опасения и тревогу. Амери­канские солдаты, охраняющие пограничный пункт в Браунсвил­ле, перестали быть для нее просто реквизитом, фоном, который можно использовать в очередном репортаже. Это были живые люди, солдаты, как и ее Скотт. Во время интервью с командира­ми и старшими офицерами Джен ловила себя на мысли, что думает о Скотте: ведь они выглядели, говорили и действовали совсем как он, от них исходил точно такой же запах. Тонкий, сдержанный юмор и чуть надменная самоуверенность — все это роднило их со Скоттом, и то, что они высказывали во время интервью, она не раз слышала от него. Медленно и неизбежно история начинала принимать личную окраску, и это тревожило ее. И хотя пока это было лишь предчувствие, смутное беспокой­ство, она не могла от него избавиться, потому что знала: очень скоро оно проявится в полной мере, и тогда ей придется что-то делать.

И сегодня, накануне Дня труда, когда Техас готовился к путе­шествию в неведомое, Джен который раз задавала себе вопрос: долго ли еще она сможет освещать кризис с той холодной бес­пристрастностью, которую все привыкли от нее ожидать? И как ей теперь вернуться в Мехико и беседовать с членами Совета с той же профессиональной любезностью,, как и прежде? Ее не особо заботили воспоминания о той критике, которой подверг­ли американцы своих соотечественников, оставшихся в Багдаде во время кризиса в Персидском заливе. Джен и раньше доводи­лось терпеть нападки, она даже по-своему любила подразнить гусей. Нет, на этот раз дело было совсем в другом. Ей претило находиться рядом с людьми, которые, при всей оправданности мотива и справедливости принципов, могли принести смерть че­ловеку, которого она любила. Вот, что не давало Джен покря, снова и снова заставляя ее задуматься над необходимостью при­нять какое-то решение.