Феликс Разумовский - Кара

— Видел ли ты тело убитого, брат Хафра?

Услышав это имя, оба связанных в ужасе забились, а начальник жреческой стражи, чьим именем матери пугали своих не в меру расшалившихся детей, поднял голову и взглянул Великому Иерофанту в глаза:

— Да, преподобный. Еще при жизни его лишили мозга, и ныне тело его расчленено на дюжину частей, лежащих смрадной кучей среди песков пустыни.

Фархор опустил взгляд и посмотрел на свой жезл, украшенный сферой, на которой находился куб, поддерживавший, в свою очередь, правильную пирамиду, — это означало, что дух доминирует над формой, для которой материя является опорой:

— Где то, что должен был отдать тебе брат Хорсу?

Не говоря ни слова, начальник стражи достал хранимую у сердца шкатулку из черной бронзы, почтительно подал ее Великому Иерофанту и, отведя свой взгляд в сторону, отступил в тень. Секунду преподобный Фархор держал ларец в руках, затем решительно сломал печати. Приоткрыв неожиданно тугую крышку, он осторожно глянул внутрь. Тут же его обычно бесстрастное лицо приняло выражение крайнего омерзения, смешанного с плохо сдерживаемой яростью, и, резко захлопнув ларец, он прошептал:

— О боги, без сомнения это оно.

Пять восходов тому назад люди достопочтимого Хорсу, Верховного жреца храма Гора, расположенного в подземелье под Сфинксом, поймали трех дезертиров, бежавших из армии фараона и промышлявших разграблением гробниц. Ничего удивительного в том не было: царская служба тяжела, а от былого благочестия стараниями проклятого Сета в сердцах людских осталась лишь малая толика. За хищение опоясок у мумий виновным полагалось оскопление, а затем их ожидала медленная смерть в песках пустыни. Однако не на этот раз.

На пальце одного из дезертиров было надето кольцо, при виде которого Верховный жрец Хорсу немедленно велел лишить его владельца мозга, отрезать кисть и вместе с двумя другими преступниками срочно отправить в Мемфис к Великому Иерофату, ибо здесь была сокрыта тайна богов.

Между тем верховный мистик запечатал шкатулку своей печатью и вплотную придвинулся к начальнику стражи:

— Брат Хафра, сегодня же ты отправишься в Фаюм и властью Слова, начертанного на этом амулете, — он достал искусно вырезанную из цельного куска бирюзы фигурку жука-скарабея, на спинке которого были видны четыре ни на что не похожие знака, — велишь Верховному хранителю сокровищницы, брату Нофри, упрятать мною запечатанное от посторонних глаз до скончания века земли Кемет.

Начальник стражи молча спрятал шкатулку и амулет на своей груди, посмотрел на покорно ожидавших своей участи пленников и перевел взгляд на Фархора:

— Эти двое слишком хорошо знают дорогу, чтобы уйти легко и быстро.

— Истину ты сказал. — Великий Иерофант сделал прощальный знак рукой и, освещая себе дорогу факелом, неспешно двинулся прочь.

Где-то вдалеке раздался звук отодвигаемой в сторону каменной плиты, затем было слышно, как гранитная глыба встала на место. Рывком подняв пленников на ноги, начальник стражи потащил их в левое крыло подземелья, туда, где злобно шипели натасканные на людей камышовые коты, охранявшие сокровищницу храма.

Год 1990-й. Лето

— Тормози здесь, Петро, — Савельев строго посмотрел на рыжую шевелюру ефрейтора-«деда», — и к тринадцати ноль-ноль чтоб был на этом месте, подберешь меня.

— Удачи вам, товарищ капитан. — Конопатая физиономия водителя сделалась непривычно серьезной.

Взревев двигателем, зеленый «УАЗ» стремительно пошел на разворот.

«Догадывается, стервец». — Ловко закинув спортивную сумку на свое висловатое, но широкое и очень крепкое плечо, Савельев энергично двинулся вдоль обсаженной с обеих сторон пыльными платанами аллеи, которая упиралась в железные ворота с красными звездами на створках.

Бетонный забор был грязно-белый, четырехметровой высоты, с тремя рядами колючки, и, предъявив на КПП свои бумаги, капитан пересек предзонник, затем миновал внутренний периметр и, морщась от злобного собачьего лая, двинулся в глубь расположения самого презираемого во всей девятнадцатой армии подразделения — штрафного батальона.

Оказавшись перед массивной железной дверью в кирпичной стене, Савельев позвонил, а когда прямо на уровне его лица, скрипнув петлями, открылось окошко, протянул в него свои документы и принялся ждать. Скоро щелкнул отпираемый замок, и немолодой уже усатый прапорщик повел вновь прибывшего по аккуратной, посыпанной песком дорожке к ангару, от дюралюминиевой крыши которого отражались неяркие еще лучи утреннего солнца.