Сергей Зверев - Небесный шторм

Паренек, похоже, что-то чувствовал. А возможно, по рации сообщили о подозрительных перемещениях нежелательных лиц. К треску мотора примешивались посторонние звуки, рычали грузовики, огромный «Урал» с зачехленным кузовом выполз из-за скалы! С бортов слетали солдаты, бежали к причалу, что-то грозно вопили, сбрасывая автоматы!

– Ложись! – закричал Рауль, и все попадали на палубу. Шквал свинца прошел над головой. Пули стучали по обшивке, по ржавой скособоченной рубке. Катер уже отошел от причала, взять его на абордаж солдаты не могли. Заворочался Шарль, вытащил из недр комбинезона еще не использованный пистолет, дождался короткой паузы, привстал, выпустил несколько пуль… и рухнул за мгновение до нового свинцового ливня.

– Не вставать! – хрипел Рауль. – Нас фальшборт защищает, они не смогут в нас попасть… – И пополз, загребая, как будто плыл по воде, к распластавшейся Мари – она лежала, уткнувшись носом в палубу, дрожала. Он обнял ее, стал что-то шептать, успокаивать, а над головами носились пули, кричали и метались по причалу солдаты, надрывался гортанными воплями офицер. Катер уходил в открытое море, набирая скорость – десять метров, пятнадцать, двадцать… Солдаты принялись швырять гранаты! Рвануло у правого борта, взметнулись брызги, корпус судна затрещал, закачался. Али покатился к левому борту, не сдержался – выражался матерными загогулинами. Что-то ударилось о палубу, запрыгало, покатилось, издавая металлические звуки. Зачарованная, не в силах отвести глаза, Мари смотрела, как к ней приближается «мячик» – овальный гладкий кусок металла с круговым ребром посередине – на вид такой безвредный, безобидный… Страшным голосом заорал Рауль, отдавил Мари позвоночник, вскакивая. Она видела, как загорелись тоскливым светом его глаза. Он подхватил гранату, бросился к борту и, не обращая внимания на плотный огонь, швырнул ее обратно! И вдруг пронзительно закричал, замахал руками, пошатнулся, брызнул из тела фонтанчик крови…

– Не-е-ет!!! – завизжала Мари.

Он рухнул за борт со звучным шлепком. Граната разорвалась на излете. Не успевших залечь посекло осколками, разлетелось вдребезги стекло в кабине грузовика. Кто-то по инерции продолжал стрелять в удаляющееся судно, изношенный корпус ныл и стонал под напором свинца. Жуткое отчаяние – никогда она такого не испытывала! – подбросило Мари. Она кинулась к борту, не замечая, что в нее стреляют. Одновременно подскочили Шарль и Али, бросились к ней, повалили, прижали к грязному настилу. Она вырывалась, орала, как истеричный ребенок, давилась слезами…

Стрельба затихла, лишь когда посудина удалилась от пристани на пару кабельтовых. Из искореженной пулями рубки высунулся моргающий Макрам, уставился на скрюченные тела, пересчитал, сочувственно поцокал языком, молитвенно уставился в небо – мол, ЕМУ виднее. Но сильно не расстроился – видать, Рауль уже заплатил, да и к смерти парень был привычен. Мари доковыляла дрожащими ногами до фальшборта, села на колени, потрясенно смотрела на удаляющийся берег. Бухта таяла, там по-прежнему что-то рябило, бегали люди, отчаянная ругань разносилась по воде. Таяли в дымке островерхие скалы, плоские крыши прибрежного поселка, отдалялась Ливия – загадочная и недружественная… Шарль и Али понимающе переглянулись, вздохнули… и не стали нарушать ее уединение, побрели, держась за поручни, к рубке, под которой имелась дверь на крошечную нижнюю палубу.

Мари оцепенела. Пронизывал ветер, рвал одежду, но она не чувствовала ветра. Она забыла про усталость, про свою ответственную миссию, которая, кажется, удалась, если напоследок судьба не подбросит очередную гадость. Небосклон покрывался предутренней серостью. Убитая, раздавленная, она смотрела на пенящуюся вздыбленную дорожку за винтом, на испещренное бурунами море, на пропадающую с глаз долой Ливию… Впервые в ее жизни появилось что-то волнующее, задевшее струны, о наличии которых в душе Мари даже не подозревала; впервые ее посетила мысль, что жить можно не только для себя и работы, что деньги и известность не главное, что могут быть такие люди, рядом с которыми ты становишься кем-то другим, перерождаешься… И вот опять ничего нет, все хорошее быстро кончается, остается звериная тоска, от которой волчицей хочется выть на исчезающую луну…

Отсутствующий взгляд скользил по взволнованному морю, по пенистой дорожке, серым бурунам, по одинокому черному «барашку» в компании серых «барашков». Берег превращался в размытую полосу, проседал, ужимался в узкую ломаную линию. И снова вздыбленная рябь, черное пятно, не желающее удаляться от катера…