Андрей Воронин - Слепой. Кровь сталкера

– Но теперь, Михал Сергеич, у нас правда нет ни минуты! – добавил Потапчук.

– Жаль, жаль… – вздохнул Кац. – Мне с годами, знаете ли, все труднее поддерживать спортивную форму. Видите, на каждом шагу поставил спортивные снаряды, каждый день делаю пробежку вокруг дома и обливаюсь холодной водой, но все равно годы берут свое. Старею… старею не по дням, а по часам. Не хватает, знаете ли, общения. А чужих людей в дом не впустишь, – вздохнул Кац и, будто бы наконец опомнившись, вполне деловым тоном спросил: – Так что у вас ко мне?

– У меня есть очень важная пленка, черно-белая, ее нужно срочно восстановить и отпечатать, – сказал Слепой.

– Что там, на той пленке? – деловито спросил Кац.

– Предполагаю, карта, – сказал Слепой, доставая из кармана завернутый в папиросную бумагу кадр.

Кац взял пленку и проворчал:

– И всем нужно срочно. Обязательно всем нужно срочно. А то, что бедный Кац уже давно не работает срочно, никто об этом не думает. Никто не думает о том, что и Кац может стареть…

С этими словами он направился к двери, которая вела в другую комнату. Прежде чем войти, он повернулся и строго сказал:

– Ко мне не входить! И ничего не трогать. Сядьте на диван и сидите. Хотя, – добавил он, окинув комнату оценивающим взглядом, – если устанете сидеть, можете взять мячик и позабрасывать его в корзину. Или… – он вздохнул, – поиграть в теннис.

– У него там лаборатория, – сказал Потапчук, когда Михаил Сергеевич закрыл за собою и запер изнутри дверь, – но туда он никого не впускает. Думаю, что именно из лаборатории есть ход к сейфам, где он хранит свой архив.

– А он что, архив хранит в сейфах? – переспросил Слепой.

– Он мне сам как-то хвастался. Говорит, главное – не забыть комбинацию цифр, которую он запишет только перед своей смертью, – пожал плечами Потапчук. – Если с ним что-то случится, чтобы вскрыть сейфы, думаю, придется привлекать самых крутых медвежатников.

– Ну, так что, Федор Филиппович, может, и правда в теннис сыграем? – сказал Слепой. – Или в баскетбол?

Но решить это они не успели. Дверь лаборатории распахнулась, и на пороге в ореоле красного света показался чем-то встревоженный Кац.

– Войдите! – строго сказал он.

Помещение оказалось довольно просторным. Там были три умывальника, стол, на котором стоял сохранившийся с советских времен фотоувеличитель. На полках стояли какие-то банки и коробки с химикатами. Из угла в угол были натянуты веревки со специальными прищепками, а со стены светил, делая все вокруг фантастически нереальным, красный фонарь. Было похоже, что этот старичок, как в былые времена фотографирует на какой-нибудь «Зенит», вручную проявляет и сушит пленки, потом так же вручную печатает фотографии. Непонятно было только, где он брал фотобумагу, химикаты и все остальные сопутствующие материалы. Ведь в магазинах они давно не продавались, а если и успел он когда-то ими запастись, срок годности давно вышел.

– Откуда у вас эта пленка? – спросил Михаил Сергеевич.

– Это долгая история, – сказал Слепой, не зная, как лучше ответить.

– Но она вам не принадлежит! – уверенно заявил Кац. – И я должен знать, каким образом она к вам попала и зачем вам нужна фотография.

– Из-за этой пленки уже пострадали и еще могут пострадать люди, – сухо сказал Слепой.

– Понятно, – кивнул Кац, задумчиво хмуря брови.

В это самое мгновение во дворе вдруг послышался заливистый лай, а потом Маруся как-то враз будто поперхнулась и умолкла. Кац сделал знак, чтобы Потапчук и Слепой не подходили к окну, а сам, прижавшись к стене спиной, осторожно выглянул из-за шторы.

– К нам гости. Бедная Маруся, – проговорил он как-то потерянно и, махнув рукой, добавил: – Защищайтесь!

После этого он юркнул в лабораторию и заперся изнутри. Потапчук и Слепой спрятались за шторы.

На всех окнах стояли решетки, но те, кто решил наведаться к Кацу, очевидно, хорошо знали, что можно проникнуть в дом, приставив лестницу к чердачному окну. Через несколько минут по довольно крутой лестнице со второго этажа спустились двое в черных масках с пистолетами.

Они огляделись по сторонам, и тот, что повыше, прогундосил:

– Ну. И че теперь, Макс? Где твой божий одуванчик?

– Ниче, Слон, ща появится. Ща мы его из его норки выкурим.

С этими словами щуплый и чуть кривоногий Макс достал что-то подобное не то на дымовую шашку, не то на взрывное устройство.

– Ты уверен, что он тут один? – спросил тот, которого Макс называл Слоном, настороженно оглядываясь. – Что-то мне здесь не нравится.