Александр Добродомов - Мытарства пассионариев

- За могилы придется ответить.

Вперед выступил начальник безопасности скопцов.

- Седой, не пыли, ты же видишь, посадка аварийная, вынужденная. Исправим.

Молчание. Старик подошел к разбитой табличке и концом палки ловко перевернул ее надписью вверх. Минуту вчитывался, а затем подошел вплотную к рыбоглазому.

- Так ты, сявка, подписываешься на ответ за эту могилу?

- А чем дорога тебе эта могила, что ты меня так прессуешь?

Вместо ответа старый уродец неожиданно прытко подскочил к бритолобому и заверещал:

- Здесь лежит мой кореш, с которым я пятнашку мотал, пока в пятьдесят третьем усатый не сдох! Не дожил товарищ мой до этого светлого дня всего два месяца - вертухай мочканул при попытке! А вы колесами! Он говорит, что ответит?! А если я его своим собачкам вместо дневной пайки скормлю?

- Седой, ладно, остынь, ну ты чего? Отвечу я.

Старый урка затих так же внезапно, как и завелся.

- Остынь. Эх, Клим, Клим, видел бы сейчас мой дружок, что я стою тут с тобой, над его порушенной могилкой и базарю. Ты же по всем понятиям опущенный. Мне же западло с тобой не то, что базарить, а на одном гектаре.

- Ну и не базарь. А лавэ, что я вожу тебе от нашего общего американского друга, тебе тоже западло брать от меня?

Старик чуть присмирел.

- Не было б у тебя никакого лавэ, если б мои уркаганы не пасли ваш петушатник от разных местных и залетных мусоров и гэбэшников. Ладно, добазарились, за беспредел с могилами пришлешь баб посвежее, и не двух, как всегда, а штук пять, не меньше, да посисясьтее!

- Слышь, ну ты.

- Всё! Я сказал!

- Ладно, замётано.

- А что это за фрайера ты приволок, а? - Седой кивнул в сторону незнакомого пленника. - И упаковал ты его, смотрю, серьезно, как волчару таежного. Кто таков?

- Хмырь один, приезжий. Вздумал дерзить в поезде. Вон, руку мне вывихнул. Хотел сразу же проучить засранца, да менты вмешались. Так вот, прикинь, вижу, как этот поганец сегодня у Саймона укладывает на землю тамошних вояк, всех без разбору!

Кустистая бровь старика заинтересованно приподнялась.

- Да ну? Ты гонишь. Там же одни псы натасканные. Ладно наши алкаши-головорезы ни в дугу, но ихние-то жиганы - что овчарки немецкие!

- В натуре говорю. Всем морду набил.

Бандит зашаркал в сторону Андрея. Подошел сбоку, палкой поднял подбородок, посмотрел в глаза. То, что он в них увидел, старику не понравилось.

- Э-э, да ты, парниша, видать, борзый не в меру. Чего так пялишься?

Андрей не только выдержал взгляд бандита, но и хмыкнул в ответ.

- В самую меру, дедушка, в самую меру.

- Да ну? Неужто всех америкосов уделал?

- Не всех. Только тех, что из-под камней повыползали и дорогу мне загородили.

Старик прищурил и без того скрытые под косматыми бровями глаза.

- Так ты что, ломом подпоясанный?

Андрей понял, что вопросы старого урки не просто так, и плюхнулся с корточек на пятую точку. Теперь, пусть и в партере, но все-таки устойчивая позиция, да и шея уже начала затекать все время выворачивать голову в сторону и вверх.

- Слышь, ты чегой-то развалился, как на пляжу! А ну встать!

Дед почти вертикально сверху вниз наотмашь рубанул посохом сидящего пленника. Точнее, хотел рубануть, но пленник, закрывая руками голову, чуть развернулся на носках ботинок, едва заметно отклоняясь в сторону, и дедуля провалился в пустоту, по-стариковски засеменил по инерции вслед за ударом и рухнул на палку.

- Коба, Лаврентий, фас! - отданная в бешенстве команда взорвала до этого безмятежных псов, и двое королевских пуделей, оскаля зубы и враз превратившись в монстров, синхронно прыгнули на Андрея.

Никто ничего не понял, когда через секунду истошный собачий визг ударил по барабанным перепонкам группы людей на кладбище: один пудель валялся на земле в ногах странного пленника, прижатый цепью кандалов за нижнюю челюсть, а второй хрипел и закатывал глаза, не в силах выдернуть из закрученной цепи наручников свой нос.

- Одно движение - и ваши собачки, уважаемый, сдохнут.

Но старый бандюк не сдавался: такой наглости он не видел уже лет семьдесят, когда перед войной ему, подростку, на омской пересылке с финкой в кулаке пришлось отвоевывать право на жизнь в стычке с огромным матерым сокамерником, пытавшимся опустить его перед всем честным обчеством. Не стерпел он тогда, не стерпит и сейчас. В который раз безуспешно порываясь встать с земли и брызгая от бешенства слюной, он заверещал каркающим препротивнейшим голоском:

- Кли-и-им!! Мочи пришлого!