Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)

Ашраф скомкал бороду, стрельнул глазами в окно – силуэты с «бурами» мгновенно исчезли. Он, видимо, приняв какое-то решение, продолжил:

– И мы воевали.

– С кем?

– Со всеми, кто оказывал сопротивление. Взрывали школы, сжигали мечети, убивали активистов. Под нашим контролем было девять кишлаков. Девять! Но не Танги Сайдан. Сюда мы сунуться не могли: слишком много русских и афганских солдат. Зато мы хозяйничали на дорогах Кабул – Лугар и Кабул – Кандагар.

– Что значит, хозяйничали? – уточнил я.

– Уничтожали мосты, подрывали танки, останавливали колонны, забирали грузы, а машины сжигали. Со временем мы так окрепли, что начали подумывать об освобождении Танги Сайдана. Если бы не Ахмад – тогда мы его звали Канд-ага, – кивнул он на кудрявого парня, – из этой затеи ничего бы не вышло. Расскажи…

Канд-ага отложил автомат и с видимым удовольствием начал свой рассказ:

– Ашраф назначил меня своим заместителем и сказал, что действовать могу самостоятельно, но людей не дал. Найди, говорит, сам. Я сходил в Иран, уговорил шестьдесят парней вступить в мою группу, и мы подошли к Танги Сайдану с тыла.

– А я ударил в лоб! – подхватил Ашраф. – Бой был жестокий. Мы потеряли двадцать человек, но ни одного солдата из кишлака не выпустили.

Я слушал этот самодовольный рассказ с оторопью. Передо мной два главаря душманских банд, они без тени смущения вспоминают, как взрывали школы, жгли мечети, как убивали защитников кишлака, в том числе русских солдат, а я сижу и расспрашиваю, будто речь идет о спортивных соревнованиях. Да еще записываю и уточняю детали зверств. Черт знает что! «Спокойно, – сказал я сам себе, – спокойно. Ты же хотел заглянуть в глаза убийцам, так смотри. Хотел узнать лицо врага, так узнавай. А заодно заберись и в душу».

Видимо, Ашраф почувствовал перемену в моем настроении и пододвинул яблоки. Я механически взял. Но сидевший рядом хадовец перехватил яблоко, достал нож, тщательно очистил кожуру, разрезал на дольки, срезал семена и только после этого пододвинул мне его на тарелке. Я тут же вспомнил: известны случаи, когда душманы отравляли фрукты каким-то крошечным жучком. Сами они тоже ели эти фрукты, но у них было противоядие. А гость заболевал и таял на глазах: мерзкий жучок выбирался наружу не через кишечник, а напрямую, прогрызая все, что встречалось на его пути, и гость умирал от внутреннего кровотечения. Знал об этих уловках и Махмуд, поэтому так тщательно очищал и разрезал на дольки мое яблоко.

Благодарно кивнув Махмуду, я наконец решил задать Ашрафу главный вопрос:

– И что же случилось после захвата Танги Сайдана? Что заставило вас искать контакты с властью?

Ашраф стрельнул глазами в сторону Канд-аги и презрительно бросил:

– Не я искал, а меня искали.

Но когда Канд-ага вышел, чтобы дать распоряжение приготовить чай, Ашраф резко ко мне наклонился и, понизив голос, сказал:

– Ерунда все это. Я искал контакты, я! Но при нем не признаюсь. Ахмад еще молод, горяч, не понимает, что нашей вольнице пришел конец, что за пролитую кровь придется отвечать.

– А чего он хочет?

– Жить подачками и грабежом. Но не те уже времена! Если правительственные войска захотят, да еще попросят помощи у русских, от нас не останется ни пепла, ни мокрого места. У нас же всего двести стволов и десять гранатометов. Три часа хорошего боя – и нам конец. А если кишлак обработает авиация, не продержимся и часа. Кончать со всем этим надо! – хлопнул он больной рукой по столу, сморщился от боли, но тут же взял себя в руки.

– Да и люди начали роптать, – взял он яблоко и, понимающе глянув в сторону Махмуда, вгрызся в него своими крепкими зубами. – «До каких пор будем спать в обнимку не с женой, а с автоматом?» – спрашивают они. У нас же богатейшая земля, мы могли бы снимать по два урожая в год! А мы, вместо того чтобы обрабатывать поля, торчим на постах: не приведи Аллах, придет отряд из Пакистана, чтобы наказать отщепенцев, или того хуже – нагрянут коммандос Джумахана. Тогда уж точно всем нам крышка… Нет, только мир и сотрудничество с законной властью, другого пути у нас нет! Так и скажи своим в Кабуле, – обратился он не ко мне, а к Махмуду.

Тот молча кивнул, хотел что-то сказать, но тут вернулся Канд-ага – стремительный, ловкий, живой, как ртуть.

– Ахмад, – назвал я его имени, – в твоем отряде старики есть?

– Есть! – засмеялся он. – Самый старый – я, мне двадцать восемь лет.

– А самому младшему?

– Семнадцать. Мы работаем без лонжи, у нас старикам делать нечего! – вызывающе закончил он.