Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

– Очень удачный, своевременный прокол, ты не находишь? – мрачно спросил генерал.

Федосеев снова развел руками и, поймав себя на том, что слишком много ими размахивает, аккуратно положил ладони рядышком на край стола.

– Рано или поздно прокалываются все, – сказал он. – Каждый прокол противника – наша удача, и наоборот. Кроме того, эту информацию доставил Бурсаков, а он, как вы сами только что сказали, вне подозрений.

– Допустим. И каков вывод?

– Вывод напрашивающийся, – сказал Федосеев. – Помните, как давеча Валера Барабанов говорил о бритве Оккама? Мы можем ошибаться, нас могут намеренно вводить в заблуждение, но пока что все улики – прямые, ясные, не допускающие двойного истолкования, – указывают на одного-единственного человека. Разрешите вопрос?

– Валяй.

– Скажите, Андрей Константинович, а вам не намекали откуда-нибудь сверху, что это припятское дело было бы неплохо как-нибудь тихонечко, аккуратно замять?

– К чему это ты клонишь, подполковник?

– К тому, товарищ генерал, что, если бы намекнули, намеку пришлось бы внять. А если бы вы этот намек проигнорировали, вас безо всякой пальбы просто задавили бы административным ресурсом – перевели на другой участок, понизили в должности, подставили… Ну, или, на самый худой конец, похоронили с воинскими почестями. Но – только вас одного. А в заповеднике все шло бы прежним порядком.

– Да, это верно, – согласился Тульчин. – Ну, допустим, не намекали. Наоборот, подгоняли, причем безо всяких намеков, прямым текстом. И что?

– На мой взгляд, это означает, что человек, организовавший противодействие нашему расследованию, располагается где-то на вашем уровне – ну, или чуточку ниже. Но никак не выше, потому что, сиди он наверху, способ оказать на вас – именно на вас – прямое давление нашелся бы обязательно. Но надавить на вас лично у него руки коротки, вот он и устроил эту бойню в заповеднике.

– Бойня в заповеднике, – раздумчиво, будто пробуя словосочетание на вкус, повторил генерал. – Техасская резня бензопилой… Что ж, возможно, ты и прав. Возможно, я пытаюсь отрицать очевидное только потому, что хорошо знаю Потапчука. Думал, что знаю, – поправился он. – Вот тебе и непредвзятость.

Он выглядел искренне огорченным, и Игорь Степанович поспешил его утешить.

– Возможно, это личная инициатива агента, этого Молчанова, или как его там. Кто-кто, а уж исполнители-то сходят с катушек гораздо чаще генералов. Это у них, можно сказать, профессиональное заболевание, такую работу не каждая психика выдержит.

– Ты еще афганский синдром помяни, – проворчал Андрей Константинович. – Эта версия, подполковник, могла быть принята к рассмотрению дней десять назад, в самом начале. А теперь, после «Летучей мыши» и всего остального, грош ей цена. Откуда у сбесившегося ликвидатора такая полная, исчерпывающая информация по нашему расследованию?

– А откуда она у Потапчука?

Генерал тяжело вздохнул, с немым укором посмотрел на гипсовый бюстик Железного Феликса и сказал:

– Вот это нам и предстоит выяснить. За Потапчуком необходимо установить наблюдение. Вряд ли он лично вступит в контакт с кем-то из наших, при его уме и опыте работы такое просто невозможно, но чем черт ни шутит… Надо прошерстить весь приграничный район как с российской, так и с украинской стороны, перетряхнуть все пункты пропуска, выяснить все подробности убийства Бурсакова, какие только возможно. Но это вопросы не к тебе. Ты, Игорь Степанович, снова займешься кадрами. Постарайся выяснить, не пересекался ли кто-нибудь из наших людей с людьми Потапчука, нет ли между ними каких-нибудь связей – дружеских, родственных и так далее. Кто-то же стучит! И стучит, мать его, регулярно. Мне нужна информация, и как можно больше. На то, чтобы взять в разработку генерала ФСБ, необходима санкция руководства, а если я приду на доклад с пустыми руками, санкции нам не видать, как своих ушей.

– Отчего же, – взял на себя смелость пошутить подполковник, – санкция будет, и не одна. В основном репрессивного характера.

В кабинете неожиданно потемнело, как будто вездесущее, всевидящее и всеслышащее руководство уже приняло решение по обсуждаемому вопросу и начало применять только что упомянутые Федосеевым репрессивные санкции. Ворвавшийся в окно порыв ветра взметнул лежащие на столе бумаги и щедро припорошил их пеплом из генеральской пепельницы. Посмотрев в окно, они увидели тучу, которая, закрыв солнце, стремительно затягивала небо над Лубянкой. По карнизу неуверенно застучали первые капли; дождь, в самом начале реденький, безобидный, быстро усиливался, обещая в считанные минуты превратиться в настоящий ливень.