Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

Стены были бревенчатые, бревна – цельные, без надрезов, вставок и прочих видимых глазом повреждений и усовершенствований. Подполковник поковырялся пальцем в расположенной на уровне глаз дырке от сучка, ничего в ней не нашел – ни потайной кнопки, ни свернутой в трубочку записки – и, потеряв интерес к стенам, сосредоточил свое внимание на полу.

В углу под лавкой он обнаружил то, что искал – поперечную щель, аккуратный узкий надрез, протянувшийся через две широких, толстых дубовых доски. Если бы подполковник не просунул лампу под лавку, щель осталась бы незамеченной, надежно замаскированная густой тенью. Стукач или не стукач, а к делу покойный майор подходил основательно и с выдумкой – убогой, спора нет, но все-таки выдумкой.

Снова одобрительно кивнув, подполковник Молчанов повесил лампу на загнутый крючком ржавый гвоздь, несомненно, вбитый в потолочную балку именно с этой целью, отставил лавку к противоположной стене и вогнал в щель вороненое, с зазубренной спинкой лезвие спецназовского ножа. Действуя им, как рычагом, он по одной приподнял и отложил в сторону ничем, кроме собственного веса, не прикрепленные к лагам доски.

В открывшемся прямоугольном отверстии тускло блеснула слегка тронутая ржавчиной, похожая на рукоятку штопора железная ручка. Подполковник опять кивнул: да, все верно. Связка ключей, снятая с тела Бурсакова (с трупа Струпа, подумал он с усмешкой), навела его на абсолютно правильные мысли. Ключ от входной двери был современный – латунный, с двумя затейливо и сложно обработанными бородками. Зато два других – тоже двухлопастные, массивные, из почерневшего от времени олова – вызывали из глубин памяти образ архаичного несгораемого шкафа, какие до сих пор можно встретить в присутственных местах – бухгалтериях, служебных кабинетах милицейских оперуполномоченных и тому подобных, отмеченных неизбывной бюджетной нищетой казенных дырах.

Именно такой шкаф – невысокий, напольный, а его уменьшенная до размеров небольшого стального куба модификация – лежал дверцей кверху под полом бани на затерявшемся в чаще радиоактивного леса вымершем хуторе. Он был выкрашен бледно-серой, местами облупившейся до голого железа масляной краской и имел длинный инвентарный номер, который какой-то болван догадался от руки намалевать не на задней или боковой, как водится, а прямо на передней стенке. Судя по этому номеру, Струп нарыл данную консервную банку где-то здесь, в зоне, так что она почти наверняка фонила – вопрос лишь в том, насколько сильно.

Снова вооружившись связкой ключей, подполковник отпер оба замка, повернул ручку и поднял тяжелую крышку.

– Ну-с, посмотрим, что ты тут накопал, – вполголоса обратился он к покойному хозяину тайника.

Накопано было немало. В сейфе как попало, вперемешку лежали фотографии и документы, которые Бурсаков зачем-то – не иначе, как для верности, – потрудился распечатать, кассеты от старого пленочного диктофона, клочки бумаги с какими-то нарисованными от руки схемами… Перелопачивать эту кучу, вникая в каждую бумажку, у подполковника не было ни времени, ни желания. Вряд ли среди этого барахла могло находиться что-то по-настоящему ценное – откуда? Струп функционировал на уровне, до которого действительно важная информация просто не могла просочиться. Он был охотником на мелкую дичь, коллекционером и трудолюбивым биографом местных уродов, и не более того. Но где-то тут, на записанных исподтишка кассетах и отщелканных из засады фотографиях, могла обнаружиться тоненькая ниточка, слабый намек, способный навести умных людей на правильные мысли.

Кроме того, майор хорошо, добросовестно потрудился и заслуживал того, чтобы подполковник Молчанов отнесся с уважением – если не к нему самому, то хотя бы к проделанной им работе.

Десятилитровый алюминиевый бидон с керосином обнаружился в предбаннике и оказался почти полным. Подполковник старательно оросил пахучей жидкостью стены и пол, уделив особое внимание открытой дверце сейфа. Отбросив опустевший бидон, он вышел из бани и, стоя на пороге, бросил в воняющую керосином темноту предбанника горящую лампу. Стекло разбилось с негромким треском, огонь мигнул и погас, но тут же вспыхнул снова, окреп и начал стремительно разбегаться во все стороны радостно танцующими, коптящими рыжими ручейками. Дверной проем озарился пляшущим оранжевым светом, изо всех щелей повалил серый дым. Звякнуло лопнувшее стекло, и из узкого оконного проема выбился, лизнув край крыши, длинный язык пламени.