Марина Воронина: У смерти женское лицо

Остролицый, ничего не объясняя, покивал, прикурил от зажигалки и, похлопав водителя по плечу, пошел прочь. Водитель с минуту стоял на месте, словно и впрямь рассчитывал услышать соловьев. Где-то далеко коротко взвыла и тут же замолчала милицейская сирена.

— Ну вот, — сказал водитель с довольным видом человека, только что выигравшего крупное пари, — я же говорил.

Он тоже закурил и подался в другую сторону, мечтая о еде и теплой постели.

Было четыре пятнадцать утра двадцать первого мая.

В шесть ноль три труп в подворотне был обнаружен дворничихой Гульнарой Фаттаховой. Дом был старый, жильцы знали друг друга давно и умели в случае необходимости объединяться для решительных действий, поэтому в ответ на вопли дворничихи распахнулось не менее десяти окон. Кто-то вызвал милицию, а еще кто-то пожертвовал старую штору, чтобы прикрыть тело — в доме жили дети, которым не стоило глазеть на окоченевший труп раздетого догола мужчины с перерезанным горлом и торчавшей из шеи отверткой.

В шесть двадцать пять прибыла милиция.

Полковник сидел во главе стола для совещаний и мрачно постукивал кончиком карандаша по краю девственно чистой хрустальной пепельницы, что служило у него признаком самого дурного расположения духа. Теперь, когда кабинет опустел, полковник мог дать волю своему раздражению, и ритмичное звяканье хрусталя становилось все более частым и резким. Наконец он с хрустом переломил карандаш, бросил обломки в мусорную корзину и придвинул к себе последнюю милицейскую сводку, полученную полчаса назад.

Он вчитывался в сводку, испытывая острое желание послать все к чертовой матери и немедленно, не сходя с места, написать рапорт об отставке. Он знал, что это будет воспринято всеми — и начальниками, и подчиненными — как акт о безоговорочной капитуляции, более того, он знал, что они будут правы на все сто процентов, но это было ничто по сравнению с тем невыразимым облегчением, которое сулила ему такая капитуляция. В самом деле, думал он, сколько же можно посылать людей на смерть?

Полковник никогда не отличался сентиментальностью, но тут восставал простой здравый смысл: судя по результатам, все предпринятые полковником меры были не более чем бессмысленным копошением, сродни латанию дыр в сгнившем на корню заборе, вот только дыры полковник затыкал не досками и жестью, а живыми людьми.

Он снова поднес к глазам распечатку и перечитал тот единственный абзац, который привел его в такое настроение. «Третий, — думал полковник, невидящими глазами уставившись в слегка подрагивающий листок, — третий подряд. Не успев ничего сообщить, наверняка не успев даже разобраться в обстановке... Я посылаю к этому мерзавцу своих лучших людей, а он просто берет и режет их, как колхозных поросят, не утруждаясь даже подобием какой-то игры. Все происходит по отлаженной схеме: железное круговое алиби, десятки свидетелей, которые могут это алиби подтвердить, и никто не знает, никто не может с уверенностью утверждать, добрались ли вообще до него мои люди, или погибли совершенно случайно. Все выглядит именно как случайная смерть: Костина нашли в привокзальном туалете со шприцем в руке — умер от передозировки; Шмыгун в пьяном виде попал под машину, а теперь вот Латников — Латников, с которым здесь, в этом кабинете, мы говорили вчера утром! — найден голым в подворотне с перерезанной глоткой и торчащей из шеи отверткой, с героином в крови, со сломанным носом и огромной гематомой на затылке. Тоже случайность? Разумеется, да. Конечно, случайность! Как же иначе? Точно такая же, как Костин-наркоман или язвенник Шмыгун, попавший под колеса в пьяном виде в то время, как он должен был выполнять мое задание в другом конце города. Эта сволочь даже не дает себе труда по-настоящему маскироваться. Оставляет мне свои визитные карточки: на-ка, полковник, отсоси... Эта сволочь надо мной просто издевается, вот что».

Полковник сдержал себя и не грохнул кулаком по столу, хотя, видит Бог, ему этого очень хотелось. Все это были чистой воды эмоции, но они помогли ему выбраться из бездонного болота депрессии, в которое загнала его последняя милицейская сводка происшествий. В очищающем пламени этих совсем не христианских эмоций сгорел, так и не успев увидеть свет, рапорт об отставке. Бездонная пучина депрессии на поверку имела твердое дно, и дном этим была старая, закаленная годами ярость, издававшая металлический звон всякий раз, когда ее задевали.