Марина Воронина: У смерти женское лицо

— Готов? — хрипло, с одышкой спросил подбежавший сзади водитель. В руке у него была длинная отвертка.

— Готов, не готов, а добавить для верности надо, — почти спокойно сказал его товарищ, тщательно вытирая нож об одежду убитого. — Вот сюда давай, в шею.

— Может, ну его на хрен? — с сомнением спросил водитель. — Я же вижу, что он готов.

— Когда в машину его грузил, ты то же самое видел, — непреклонно сказал человек с ножом. — И не надейся, что чистеньким отсюда уйдешь. Давай, бей, я посмотрю. Ну?!

Водитель вздохнул и неохотно присел над трупом, занося отвертку над собой двумя руками, как меч-кладенец. Он неуверенно покосился на своего приятеля, несколько раз примерился и с размаху вонзил отвертку в шею уже начавшего остывать человека. Раздался отвратительный плотный хруст, когда отвертка сломала шейные позвонки. Водитель издал неприятный горловой звук и отскочил от трупа, оставив отвертку в ране и зажимая рот ладонью левой руки.

— Это другое дело, — сказал его попутчик. — Линяем отсюда по-быстрому.

— Погоди, — справившись с приступом тошноты, пробормотал водитель, — нам же велели...

— Мне наплевать, что они нам велели, — жестко сказал второй, убирая нож в карман. — Что ты теперь, будешь этого жмура на себе таскать? Пусть валяется. Чем не убийство с целью ограбления? Какая разница, здесь его найдут или за городом?

Они торопливо вышли из подворотни и уселись в машину, все еще стоявшую поперек дороги прямо на белой разделительной полосе.

— Козлы, — продолжал остролицый, ерзая на переднем сиденье и стараясь сесть так, чтобы лежавший в заднем кармане джинсов нож не врезался в ягодицу. — Ни хрена не могут сделать по-человечески, даже мусора замочить.

— Мать моя, мамочка, — подхватил немного пришедший в себя водитель, выводя машину в правый ряд и включая третью передачу. — Веришь, я чуть не обмочился, когда он меня за глотку ухватил. Чистый фильм ужасов... восставшие из ада, мать их за ногу.

— Восставшие из зада, — поправил его остролицый. — Суки лагерные, безрукие, — снова начиная кипятиться, сказал он с напором, — вахлаки, р-р-растопыри... Вот ушел бы он, тогда попрыгали бы, дятлы...

Он снова закурил, подобрал свалившийся с сиденья электрошокер и небрежно бросил его в бардачок.

— Йокалэмэнэ, — внезапно развеселившись, сказал он, — я ведь его чуть было этой хренотенью не долбанул... вместе с тобой!

— Очень смешно, — невольно поежившись, сказал водитель и воткнул четвертую передачу, немного поскрежетав шестернями коробки передач. — Накрывается коробка, — озабоченно добавил он.

— Это как у одного нового русского каждый день коробка ломалась, — хохотнув, заговорил остролицый. — Ребята на станции техобслуживания ему утром новенькую поставят, а к вечеру его на буксире приволакивают, и опять — коробка мертвая. Они его спрашивают: что, мол, за беда, мужик, как ты ездишь? Как все, говорит, езжу: первая там, вторая, разгончик, третья, еще разгончик, четвертая, пятая, а потом еще разгончик и "R" — ракета, значит.

Водитель с готовностью захохотал, вертя стриженой головой.

— Ой, не могу, — стонал он, с силой ударяя ладонями по рулю, — ракета! Он что, в натуре такой баран?

— Кто? — переставая смеяться, осторожно спросил остролицый.

— Ну, этот новый русский.

— А, этот, — в некотором замешательстве повторил остролицый и на некоторое время замолчал, пытаясь собраться с мыслями. — Да, — сказал он наконец, — полный баран. Я таких даже не встречал. Не думал даже, что такие бывают.

Вскоре старенькая голубая «семерка» повернула на Кутузовский и влилась в поток транспорта, ставший лишь чуточку слабее по случаю наступления ночи. Остролицый молчал и непрерывно курил, время от времени с сухим шорохом потирая заросший щетиной подбородок и с невольным изумлением косясь на водителя, который вертел баранку, все еще продолжая про себя посмеиваться тупости нового русского, не знавшего, что буква "R" на головке рычага обозначает задний ход.

Загнав машину в гараж, они вдвоем тщательнейшим образом вымыли салон автомобиля, стараясь не пропустить ни одной щели, в которой могли бы ненароком остаться следы крови. Это была долгая и кропотливая работа, и закончили они, когда небо на востоке уже стало понемногу розоветь.

— Хорошо над Москвою-рекой услыхать соловья на рассвете, — продекламировал остролицый, сладко потягиваясь и снова принимаясь шуршать сигаретной пачкой.

— Ты что, больной? — поинтересовался водитель, с лязгом запирая гараж. — Какие в Москве соловьи? Тут разве что мент свистнет, так мне таких соловьев даром не надо.