Марина Воронина - У смерти женское лицо

— Так мы до утра на место не приедем, — сердито буркнул он.

В чем-то он был прав: машина, казалось, совсем остановилась, чередование светлых и темных полос, пробегавших по спинкам сидений, замедлилось и рев прохудившегося глушителя сделался гораздо более терпимым.

— Тише едешь — дальше будешь, — философски заметил его сосед. — Гляди.

Он указал рукой куда-то вперед, но этот жест был излишним — водитель и сам отлично видел огромный милицейский «Форд», хищно припавший к правой обочине в ожидании добычи. Прохаживавшийся вдоль его борта гаишник был без бронежилета, зато при автомате, а в салоне машины мерно разгорался и потухал красноватый огонек сигареты — там был еще один человек и наверняка еще один автомат.

— Да, — сказал водитель «семерки», — от этого на нашем корыте не уйдешь.

Гаишник равнодушно скользнул взглядом по медлительно протарахтевшей мимо развалюхе и отвернулся.

— Гусеница не может убежать от воробья, — наставительно сказал пассажир, — зато может спрятаться. Прикинется веточкой — вот ее вроде бы и нет.

— Не надо про гусениц, — сказал водитель, и его сильные загорелые руки крепче сомкнулись на рулевом колесе, — и так тошно. Не пойму никак, эта сволочь уже начала вонять, или мне кажется?

— Кажется, — невнятно произнес пассажир, в три жадных затяжки докуривая сигарету и выбрасывая окурок в окно. Окурок запрыгал по асфальту, рассыпая оранжевые искры. — Не может он вонять, — авторитетно продолжал пассажир с видом человека, имеющего большой опыт в такого рода делах, — он же еще свеженький.

— Да они, животные, наверное, с самого рождения смердят, — зло откликнулся водитель. Голос у него срывался, и было непонятно, отчего это происходит: от возбуждения или от обыкновенного страха. — Порода такая, блин.

С заднего сиденья вдруг раздался сдавленный стон. Водитель даже не успел испугаться, как вдруг из темноты позади него протянулись две окровавленных руки и схватили его за горло. Хватка была совсем слабой, но водитель хрипло заорал от страха и неожиданности и, бросив руль, попытался оторвать от своей шеи эти страшные руки. Машина устремилась к бордюру, с грохотом ударилась о него и снова отскочила на середину своей полосы. Ее неудержимо, с нарастающей скоростью понесло на полосу встречного движения — обезумевший водитель продолжал изо всех сил давить на газ.

Пассажир подхватил руль левой рукой и выровнял движение машины. Правая ладонь сомкнулась на лежавшем на коленях электрошокере, но тут же выпустила его — используй он его сейчас, у него на руках оказалось бы не одно, а сразу два бесчувственных тела. Поэтому он перегнулся через спинку сиденья и начал наносить удары кулаком по страшному, залитому черной кровью лицу, целясь в висок. Позиция была неудобной, к тому же сильно мешала запрокинутая голова водителя, который, сообразив наконец, на каком свете находится, убрал ногу с педали газа и так резко ударил по тормозам, что машину занесло и развернуло поперек дороги.

Человек на заднем сиденье не стал терять времени. Он был избит до полусмерти и плохо соображал, но это был профессионал. Одним движением распахнул дверцу, вывалился на дорогу и пустился наутек.

— Вот сука, — раздосадованно сказал пассажир с переднего сиденья и бросился в погоню.

Все еще кашляющий и судорожно хватающий воздух широко открытым ртом водитель устремился за ними. Первый приступ леденящего мистического ужаса прошел, уступив место стыду, ярости и — совсем немного — тягостному недоумению: то, что сейчас происходило на этой пустынной улице, было вовсе не воскрешением остывшего трупа, а результатом небрежной работы в сочетании с удивительно крепким черепом «клиента». Водитель, часто видевший, как легко и безропотно умирали люди на телеэкране, но сам впервые принимавший участие в подобной потехе, мимоходом подивился тому, как крепко, оказывается, жизнь цепляется за бренное человеческое тело, и решил для себя, что в следующий раз — если, конечно, его не повяжут прямо сегодня, повезет «клиента» к месту захоронения по частям.

У него мелькнула соблазнительная идея: свернуть в сторону и бежать, куда глаза глядят, но он тут же отогнал эту заманчивую мысль — поступи он подобным образом, и даже не дни, а часы его будут сочтены. Он был не настолько глуп, чтобы собственноручно подписывать себе смертный приговор.

«Клиента» нужно было догнать во что бы то ни стало.

Беглец свернул с освещенной улицы в черное жерло арки, надеясь, видимо, оторваться от преследователей в темноте. В другое время у него был бы шанс — во дворе действительно было темно, как в угольной шахте, только серебрились далеко вверху под лучами луны кроны деревьев, до половины срезанные глухой черной тенью пятиэтажки, в которой не горело ни одно окно, — но не теперь, когда в голове шумело, а ноги заплетались от потери крови. Он зацепился носком ботинка за выступающий из асфальта край канализационного люка и плашмя упал на дорогу, больно ударившись коленями и локтями. Он уперся ладонями в шершавый пыльный асфальт, ощутив пальцами левой руки податливый цилиндрик брошенного кем-то окурка, и мучительно приподнялся, подтягивая под себя правую ногу. В ушах шумело так сильно, что он не слышал топота настигавших его убийц, и понял, что проиграл, только когда на затылок обрушился тяжелый ботинок. Слепящая вспышка боли пришла одновременно с хрустом сломанного носа, потом он почувствовал на горле ледяное скользящее прикосновение остро отточенного лезвия, и в следующее мгновение боль кончилась.