Андрей Таманцев - Их было семеро…

— Каким образом?

— Ваш друг, которого вы называете Доком, был прав, высказав предположение, что человеческие ткани, добытые в Чечне, были предметом спекуляции. Он недооценил возможные масштабы этой спекуляции. Не исключено, что речь идет о сотнях миллионов долларов. Наличными. При таких масштабах акция не может быть осуществлена без санкции с самых верхов.

— Вы сказали — наличными. По-вашему, это особенный момент?

— Решающий, — коротко ответил Назаров. Заметив мое недоумение, Губерман объяснил:

— Пятьсот тысяч баксов в коробке из-под ксерокса, которую вытаскивали из Белого дома. О них стало известно случайно. А о скольких таких же коробках так и не стало известно? Откуда взялся этот «нал»? Может, не из Чечни. А может — и из Чечни. Почти все крупные дела делаются через «нал». А выборы президента, согласитесь, это крупное дело.

— И Ельцин об этом знал?

— Мог и не знать, — ответил Назаров. — И скорее всего не знал. Мне хочется в это верить. Но сути это не меняет.

— Что такое «Медикор»? — спросил я.

— Немецкая фирма, контролирующая торговлю человеческими тканями, — объяснил Губерман. — Они могут вывести нас на продавцов и покупателей органов, полученных от операции «Помоги другу». Придумали же название, а?

— Что такое «Контур»? — продолжал я. Губерман усмехнулся:

— Странно, что вы не знаете, как называется фирма, на которую работаете.

"Информационно-аналитическое агентство «Контур». Это и есть Управление по планированию специальных мероприятий. А как оно зашифровано в официальных документах, один только Волков, наверно, и знает. Какой-нибудь отдел «Б-11» или сектор «Г-6».

— Кстати, Фима, — прервал Назаров. — Отметь: сам Волков. Счета. Связи в коммерческих структурах. Жена, дети, родственники.

— Вы думаете?..

Назаров неопределенно пожал плечами.

— Я знаком с Волковым. Он сыграл важную роль в подавлении и первого, и второго путча. Человек долга. Я бы даже добавил: человек чести. Но что он вкладывает в эти понятия? Не помешает проверить.

— Сделаем, — кивнул Губерман.

— Кому подчиняется Волков? — спросил я.

— Фактически — тем же людям, о которых мы говорили, — ответил Назаров. Ни их фамилии, ни должности вам ничего не скажут. Их знаю я, и этого достаточно, — повторил он. — А теперь, Сергей, припомните — слово в слово — то, что вам сказал сегодня ваш куратор полковник Голубков.

Я повторил.

Назаров надолго задумался, а затем кивнул:

— Это и есть на данный момент самая важная информация. Когда вы с ним встречаетесь?

— Завтра в восемь утра.

— Скажете, что операцию перемещения начнете через два дня. А исчезнуть мы должны завтра утром.

— Я прикажу охране сегодня всю ночь быть на ногах, — предложил Губерман. — И стрелять без предупреждения.

— Не помешает, — согласился Назаров. Еще минут через сорок, когда основной план был намечен, Назаров поднялся.

— Голова побаливает, — признался он. — Уточните с Фимой схему связи. А я пойду прилягу… Я не сомневаюсь, Сергей, что вы и ваши друзья люди смелые и знаете свое дело. Но вот что я вам скажу. В юности я служил матросом на подводной лодке. И было замечено, что большая часть аварий происходит не во время похода, каким бы долгим и сложным он ни был, а в тот момент, когда лодка возвращается домой. Иногда прямо у входа в гавань. Не знаю, как сейчас, но в мое время командиры лодок объявляли при подходе к базе повышенную боевую готовность.

Помните об этом.

— Мудрое правило, — согласился я.

Да, правило мудрое. И Назаров был, конечно, мужик не из тех, кто… А это еще что за хренота?!

Из поперечного проселка, скрытого какими-то строениями вроде птицефермы, словно бы выпрыгнул грузовик с десятиметровым прицепом и стал как вкопанный, перегородив трассу. При нашей скорости в сто с лишним кэмэ… Я только и успел заметить, как замелькали на руле мощные волосатые руки Трубача. «Ситроен» перелетел через кювет, прошил с десяток загонов и какой-то курятник, обогнул грузовик справа, снес бампером километровый бетонный столб, подпрыгнул на бордюрном камне, словно наскочив на противотанковую мину, и ухнул всеми своими баллонами на асфальт трассы, как неточно зашедший на посадку тяжелый транспортник.

— Я его, суку, сейчас! — рявкнул Трубач, выравнивая машину и перебрасывая ногу с газа на тормоз.

— Жми! — заорал я. — Жми, Колюня! Жми!

Не знаю, что сильней на него подействовало — мой вопль или необычное обращение «Колюня», — но он вмял педаль газа в пол, «строен» рванул так, будто набирал скорость для взлета.