Андрей Таманцев - Их было семеро…

Двумя короткими очередями я нарисовал в нижнем правом углу калитки свои инициалы: "С" и "П" (Сергей Пастухов). Немного подумал и после каждого инициала поставил по точке. Калибром 7,62.

— Вот и авторская подпись на месте. Повесите у себя в кабинете или в гостиной на даче. Будете сами любоваться и рассказывать внукам о своих геройских делах. А?

Но он, похоже, не одобрял авангардистов. Предпочитал, видно, классическую манеру живописи. Поэтому молча повернулся и зашагал со своими кадрами в заданном направлении.

— Не ценится в наше время искусство, — с сожалением констатировал я.

Ладно. Теперь нужно было разобраться с нашими пленниками. Что-то с ними было не то. Иначе с чего бы этому генералу-ублюдку так беситься?

— Артист, Боцман, Муха — остаетесь здесь, — приказал я. Красная ракета — сигнал тревоги. Форс-мажор — две красных. Отбой — зеленая. Остальные за мной!

Мы начали ссыпаться по крутому каменистому откосу на дно ущелья. Ловчее всех получалось у Тимохи. Он был верткий, как обезьяна, прыгал кузнечиком с одного каменного выступа на другой. Ничего удивительного — каскадер. На «Мосфильме» когда-то работал. Лейтенант Тимофей Варпаховский. Тимоха в нашей команде был единственным, к кому никакое прозвище не приклеилось. «Каскадер» — слишком длинно. А как еще? Так и осталось: Тимоха.

Трубач спускался по крутому откосу, как молодой слон. Не опасался, видно, что к месту назначения прибудет с голой задницей. Мне как-то жалко было свои заслуженные штаны, я старался цепляться за кустики. Хуже всего дело шло у Дока.

Неудивительно — ему было уже тридцать пять. Не вечер, но мышцы все же не те. Не совсем те. Док был, как и я, капитаном. Прозвище его к нему пристало по делу. Он в самом деле был врачом, хирургом, закончил Военно-медицинскую академию, с самого начала чеченской кампании работал в полевом госпитале. Однажды их обложили дудаевцы. Док, как рассказывали, вынул пулю из плеча какого-то бедолаги, велел ассистентке наложить швы, а сам, как был, в зеленом халате и в зеленой хирургической шапочке, не снимая с рук резиновых перчаток, взял из-под операционного стола свой «Калашников» и за двадцать минут перебил человек пятнадцать нападавших. Причем укрыться там было практически негде — три палатки да две санитарные машины. Темноту, правда, он задействовал очень грамотно.

Когда мы подоспели на выручку, делать там было уже нечего. Я прямо обалдел, когда утром проанализировал ситуацию. И главное — ничему он специально не учился, ни на что такое его никто не натаскивал. Нутро было соответствующее. И тут я понял, что наша команда без него существовать просто не может. Да и врач в такой группе, как наша, а тем более хирург, — человек далеко не лишний. Я предложил ему перейти к нам. К моему удивлению, Док легко согласился — видно, и сам чувствовал, что не хирургом родился. И с тех пор не пропустил ни одной нашей операции. И как заговоренный — без единой царапины. Мы, правда, его подстраховывали, но и сам он работал очень даже грамотно и быстро набирал хватку. Возраст, конечно, был не тот, чтобы из него получился такой скорохват, как Боцман или Трубач. Но зато у него было еще одно золотое качество, которое по-настоящему я оценил лишь позже.

Он был не просто добродушным человеком, но еще и как бы умиротворяющим. В его присутствии на корню засыхали мелкие стычки, готовые вспыхнуть между нашими же ребятами, — а это бывает, когда люди подолгу на нервном пределе. Он любил нас, как младших братьев, а мы любили его. Такой вот он был, наш Док — капитан медицинской службы Иван Перегудов.

Когда мы спустились, наконец, на дно ущелья, все там оставалось таким же, как час назад, когда, заметив приближающийся «лендровер», нас вызвал красной ракетой оставленный наверху, на стреме, Артист. Рядком лежали спеленутые боевики, поодаль — наши, все восемь, тоже связанные. Два трупа мы оттащили в сторону и прикрыли каким-то рваньем.

Наших мы не то чтобы не успели развязать, на это времени хватило бы, но что-то помешало мне это сделать сразу. Не знаю что. Понятия не имею. Внутренний голос. А своему внутреннему голосу я привык доверять.

Трубач встал в сторонке со своим кольтом и «Калашниковым» на плече — страховал. Тимоха — с другой стороны. Док принялся осматривать вещи наших — какие-то сумки, вроде спортивных, коробки с ручками — как автомобильные холодильники, только светло-желтого цвета. А я подсел к их старшему.

— Кто вы? — спросил я.

— Капитан медицинской службы Труханов. Прикажите нас развязать.