Илья Рясной - Цеховики

Официант подскочил к Григоряну и вежливо, с соблюдением этикета, хлопнул его по спине.

— Все… — прохрипел Григорян. — Все нормально, Слава.

— К вам-с, Ричард Ашотович, — склонил голову официант. Будь его воля, он согнулся бы в пояс.

Григорян вздохнул. Официант озадаченно посмотрел на него, пытаясь понять, не допустил ли какой-нибудь ошибки, приведя сюда гостей.

— Вы что, не рады нам? — спросил я укоризненно.

— Здравствуйте, — расплылся в улыбке, больше похожей на гримасу, Григорян. — Э, я вам всегда рад. Слава, неси еду, неси вино, у нас сегодня уважаемые люди. — Он опять начал говорить с акцентом.

Слава расслабился, видимо, решив, что не сделал ничего неуместного.

— Сейчас организуем в лучшем виде.

— Не стоит, — покачал я головой. — Мы уже обедали. Правда, Павел Сергеевич? — обернулся я к Пашке.

— Конечно. Я сыт, как лев, целиком сожравший антилопу, — кивнул Пашка. — А на работе не пьем.

Между тем и у меня, и у Пашки текли слюни. Утреннюю яичницу вряд ли можно считать едой. С обедом же опять ничего не вышло. Все следователи и оперативники, как правило, язвенники и гастритники. При нашей жизни редко удается даже кусок перехватить, не то что питаться систематически, а нервотрепка такая, что бьет по желудку, как острый нож. Так уж повелось в России. Следователь должен быть язвенником. А профессиональный уголовник-рецидивист со стажем — туберкулезником. Язвенники ловят туберкулезников — красота!

— Обижаете, — заворковал Григорян. — Чтобы люди ко мне пришли, и я их голодными отпустил… На Кавказе за это руки не подадут.

— Мы не на Кавказе, — хмыкнул Пашка.

— Неплохо устроились, — оценил я обстановку.

— Человек богат друзьями, — сказал Григорян. — Директор мой хороший знакомый. А что стоит хорошему знакомому отвести мне кабинет и не заставлять томиться в общем зале, И, конечно, никаких нарушений. Поверьте — за все уплачено по расценкам.

— Мы верим. Все схвачено и за все заплачено — как в песне поется, — кивнул Пашка.

— Есть другая песня. Мои друзья — мое богатство. Я бы выпил за то, чтобы наша лебединая песня никогда не была спета, — произнес торжественно Григорян. — Но, к сожалению, ваши бокалы не наполнены.

— Что поделаешь — работа, — вздохнул я, стараясь не смотреть на аппетитный шашлык. Бокал вина и мягкое нежное мясо — это тебе не подгоревшая яичница с утра. Хорошо принадлежать к избранным и плохо быть следователем, рыскающим по городу… От Григоряна не укрылось мое минорное настроение, и он едва заметно усмехнулся, глядя на меня.

— А где ваш роскошный вельветовый пиджак? — спросил я, вспоминая, в каких лохмотьях заявился он ко мне в кабинет.

— Совсем поизносился. Пришлось покупать новый. — Григорян покраснел.

— Жалко, — сказал Пашка. — Добротная была вещь. Наверное, еще деду вашему служила.

Григорян исподлобья посмотрел на него и с трудом изобразил дежурную улыбку.

— И мокасины ничего были. Добротные. «Прощай, молодость».

— Мало ли… — Григорян поскучнел. — А вы по делу?

— А как же! Хотя какие это дела! Так, делишки. Несчастное убийство, а сколько возни, — вздохнул я.

— Так нельзя. Убийца должен понести заслуженное наказание, — с неожиданным пафосом произнес Григорян.

— И понесет… Ричард Ашотович, всего несколько вопросов. Вы член охотничьего союза? — осведомился я.

— Нет.

— А ружьишко откуда?

— У меня?

— У вас.

— Ружьишко? А, есть ружьишко. Мое…

— Разрешение тоже есть?

— Вспомнил. Я член охотничьего общества «Спартак», разрешение в порядке. А зачем? Ружье уже проржавело. Давно не охотился.

— Так уж и давно?

— Года два.

— Еще одна песня есть. «Что-то с памятью моей стало».

— Э, я что, вру, да? — Акцент Григоряна неожиданно резко усилился, перед нами сидел возмущенный, оскорбленный в лучших чувствах кавказец из горного аула. Во всяком случае, Григоряну хотелось выглядеть именно таковым. И это у него получалось.

— Не хотелось бы, чтобы вы врали. Такой приятный собеседник, жалко судить вас за дачу ложных показаний. Год в тюрьме… Вам там будет скучно.

— Зачем угрожать, да?

— Кто угрожает? Мы информируем, — вмешался в разговор Пашка.

— Следователю положено говорить правду и только правду, — нравоучительно произнес я. — Думаете, так уж трудно установить, что вы за последний год раза четыре охотились вместе с Новоселовым?

— Охотился, да. Все упомнишь, что ли?

— Где охотились?

— Где-то за городом. По-моему, на севере от города. Все упомнишь, да?