Валерий Горшков - Реаниматор

— Возьми меня, пожалуйста! — умоляла девушка. Ее обнаженная грудь вздымалась, полуоткрытые губы звали к поцелую, ноги, согнутые в коленях, обхватили ягодицы Лехи и настойчиво предлагали войти в жаркое, по-девичьи неподатливое, зовущее в сладкий плен влажное лоно. — Ты — мой муж... А я — твоя жена, — сорвалось с пылающих губ Алены и разрядом молнии отразилось в мозгу Реаниматора. — Навсегда, только ты и я!

— Ты и я, навсегда. И ты — моя жена, — эхом отозвался Леха, совершенно искренне, с пьянящим наслаждением. Без труда нащупав влажную ложбинку, он уперся руками в неудобные, жесткие нары и начал медленно, почти незаметно, входить в трепещущую под ним, закусившую нижнюю губу девушку, чувствуя, как все сильнее и глубже вонзаются в его спину длинные розовые ноготки.

— Боже, как сладко! — шептали ему в ухо горячие губы. — Любимый мой...

Чувствуя, как едва продвинувшийся вглубь фаллос уперся в теснину, Реаниматор на секунду остановился, дал Алене возможность несколько раз глубоко вздохнуть, накрыл ее рот истовым поцелуем и, в тот же миг быстрым толчком бедер вошел в глубь ее расступившегося, полыхавшего жаждой тела. Алена охнула, застыла, напряглась всем телом, широко открыв глаза. Не сдержав переполнивших ее ощущений, дикой кошкой полоснула ноготками от лопаток до поясницы, оставляя на Лехиной спине кровоточащие царапины. Полуобморочный тихий стон Алены потонул в его животном, вместившем в себя радость и боль рыке.

Вот и произошло... Теперь они муж и жена. Навсегда. По крайней мере, для живущего в ожидании своего последнего конвоя Лехи Гольцова.

Лаская гибкое тело Алены, изгибающееся, инстинктивно пытающееся отстраниться, выскользнуть из-под него при каждой отзывающейся легкой болью фрикции, пребывающий в блаженной нирване Реаниматор очень быстро достиг пика, а крепко стиснувшие его поясницу именно в этот момент ноги любимой не позволили ему выйти...

Минуты две-три они лежали почти неподвижно, с невероятно счастливыми лицами. Потом Леха, в глазах которого снова появились грусть и опустошение, поцеловал Алену, осторожно встал, поднял с пола камеры робу и принялся облачаться в черную грубую одежду, которую ему суждено носить до конца дней.

Алена, поняв, какие чувства бушуют сейчас в душе любимого, молчала. Надев трусики и натянув платье от Жана Поля Готье, она присела на краешек нар возле застывшего Лехи и крепко прижалась к нему.

— О чем ты сейчас думаешь? — прошептала одними губами, завороженно глядя на лежащий в центре крохотной камеры окурок сигареты.

— О смерти, — даже не пытаясь обнять Алену, мрачно произнес впавший в прострацию смертник. — Как было бы хорошо, если бы меня прямо сейчас повели на расстрел. Ты даже представить себе не можешь, какая мука — знать, что ничего этого уже никогда не повторится.

— Не говори так... — ласково гладя колючий, щекочущий ее ладонь затылок Лехи и сдерживая вновь подступающие к самым глазам, предательски опускающие вниз уголки губ слезы, жалобно попросила Алена. — Пожалуйста! Мне страшно.

— Ладно, не буду, — выговорил он бесцветно.

— Мне было так хорошо с тобой, — призналась Алена, чуть помолчав.

— Мне тоже, — не стал лукавить Леха.

— Скажи... ты жалеешь о том, что спас меня? — спросила Алена.

— Нет, — качнул головой Реаниматор. — Видно, такая у меня судьба — гнить заживо...

— Перестань, умоляю! — всхлипнула Алена, обхватив его обеими руками. — Неужели нет ни единого шанса? Я ведь очень богатая, не забывай...

— Ни единого, — жестко констатировал Реаниматор.

— А вот и нет! — Похоже, Алена всерьез думала над темой его освобождения. — Я читала в «Криминальном курьере», что были случаи, когда человека выкупали, спасая от смертной казни! Там даже цифру называли — пять миллионов долларов!..

— Ты серьезно? — Леха повернулся и посмотрел в зеленые глаза дочери Тихого. Усмехнулся покачал головой. — Какая же ты еще наивная, Господи. Анекдот слышала? На сарае тоже слово из трех букв написано, а в нем, оказывается, дрова лежат...

— Ты мне не веришь? — обиженно спросила Алена. — Статья, во-от такая, аж на три полосы!

— Верю, — пожал плечами Реаниматор. — Только... если серьезно... Сказки это, туфта, забава для толпы. Поверь мне, я последние семь лет не в яслях сторожем работал, кое-что знаю... С Каменного еще никто и никогда не возвращался. Даже мертвым. Там даже кладбище специальное есть. Ни крестов, ни фамилий. Только деревянная табличка — номер такой-то... Я уже умер, навсегда, как ты понять не можешь!