Валерий Горшков - Реаниматор

Наверное, именно в эту самую секунду Леха осознал, какой именно беспросветный кошмар, длиной во всю оставшуюся жизнь, ждет его впереди. Склеп, куда тебя замуровали навсегда! И больше в его жизни не будет ничего, кроме изученной буквально до миллиметра крохотной камеры, двух получасовых ежедневных прогулок в тюремном дворе, безвкусной баланды и, если очень повезет, собеседника, такого же, как и он сам, душегуба, с опостылевшей до икоты тусклой рожей прирожденного мокрушника и изверга. И никаких радио и телевидения, никакой музыки и никаких писем. Только книги из скудной, специально подобранной ГУИНом библиотеки. И... вера в Бога, которую невозможно отнять вместе со свободой. Только есть ли она в его душе, вера?! Вряд ли...

Однажды Леха читал статью в питерском еженедельнике «Невский репортер» о священнике отце Павле, настоятеле церкви на острове Каменном. Статья, написанная известным журналистом Дмитрием Нагайцевым, рассказывала о полной драматизма судьбе человека, много лет назад сменившего погоны офицера ВДВ на рясу священнослужителя...

Он просто сидел, обхватив бритую налысо голову руками, и медленно раскачивался взад-вперед, а перед его глазами кадр за кадром прокручивалась вся его не такая уж долгая жизнь. Жизнь, в которой, как в голливудском триллере, было все — и кровь, и деньги, и настоящая, обретенная совсем недавно любовь. Теперь эта жизнь кончилась. Навсегда. Впереди у Лехи Гольцова был только кромешный ад...

Даже если произойдет невозможное, если он протянет на острове положенные до подачи прошения о помиловании двадцать пять лет и его прошение удовлетворят, то каким он выйдет на волю? Дряхлый, больной старик, без дома, без родных, без средств к существованию. Лучшее, на что можно рассчитывать, — это быстрое угасание в вонючей богадельне для неимущих в компании спившихся завшивленных бомжей. Так лучше уж сдохнуть там, на Каменном...

Вдруг Реаниматор со щемящей тоской вспомнил, что у него сегодня день рождения. Ему, человеку без будущего, исполнилось всего тридцать пять...

«...Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...» — сказал классик совковой литературы. Если бы все было так просто! Увы, понять, какими они были, эти безвозвратно умчавшиеся в бесконечность годы, можно только остановившись у самой черты, у края, за которым нет уже ничего.

Состояние, в котором Леха пребывал по ночам, вряд ли можно назвать сном. Скорее это было балансирование на краю бездны, из которой он то и дело выныривал, чтобы увидеть тускло мерцающую под потолком лампочку в проволочном наморднике. И так — десятки раз подряд, ночь за ночью...

Когда на двенадцатые сутки его пребывания в камере смертников в двери среди ночи распахнулась и тут же закрылась кормушка, он даже не шелохнулся. И лишь когда щелкнул замок, Реаниматор опустил ноги в тяжелых, без шнурков ботах на бетонный пол и сел, уставившись воспаленными глазами в открывшийся проем. Сознание подсказало: происходит что-то необычное. До сих пор по ночам его ни разу не будили...

Когда пухлогубый контролер сделал шаг в сторону и в камеру не спеша вошел одетый в гражданское майор Томанцев, Леха понял, что предчувствие не обмануло его.

— Спасибо, Андрей... А теперь оставь нас, — сказал, не удосужившись взглянуть на охранника, майор.

Выкрашенная зеленой краской дверь захлопнулась, однако замок в ней почему-то не заперли. Видимо, встреча обещала быть недолгой... Опер сел на нары рядом с Реаниматором, молча протянул открытую пачку «Петра Первого». Леха, не произнося ни слова, взял предложенное курево, нагнулся к заплясавшему в руке у мента оранжевому огоньку.

— Прости меня, — качнув головой, глухо проговорил Томанцев. — Я сделал все, что мог... Но был приказ из Смольного, поддержанный начальником ГУВД. Генералу не терпелось отчитаться о разгроме мальцевской группировки. Вот и устроили... шоу.

— Я понимаю, — бесцветно буркнул Леха. — Ты зачем пришел, майор? Сюда ведь, насколько я знаю, визиты запрещены.

— Знаешь, как говорят: «Если нельзя, но очень хочется, то можно»? — с трудом растянув уголки губ, грустно заметил Томанцев. По глазам опера можно было понять — он пришел не для того, чтобы прощения просить. Предстояло нечто особенное. — Я здесь так, связующее звено, — наконец сказал майор. — В общем... встречай гостей, Леша...

Томанцев встал, подошел к двери и вышел.

«А если сейчас рвануть? — машинально подумал Реаниматор, разглядывая светящуюся полоску между дверью и косяком и чувствуя, как в груди расплавленным свинцом растекается нестерпимый жар. — Больше, чем пожизненное заключение, уже не дадут, даже если положу или покалечу пару собак... Так хоть душу отведу напоследок».