Валерий Горшков - Реаниматор

— Ну и тварь же ты!

— Не убивай, — часто дыша, жалобно проскулил голозадый браток. — Я отдам тебе все бабки! Они в углу, за тумбой, в тайнике под полом!

— Так ты думаешь, придурок лагерный, что сможешь откупиться лавами за все то, что сделал? — сквозь зубы процедил Реаниматор. — Нет, Лобастый. Такую подлянку за бабки не отмазать. Я тебе не судья Запесоцкий. Я мочить тебя пришел. За то, что ты, пес шелудивый, которого я не один год считал правильным пацаном, своим шакальим звонком папе отправил меня и девчонку на верную смерть. Бог с ней, она для тебя никто. Но ты, зная о лажовых подозрениях Мальцева, меня, мою жизнь променял на говенные бабки! В бригадиры захотелось, да?! А помнишь, сука, как я тебе жизнь на стрелке с тамбовскими спас?! Если бы не я, лежал бы ты сейчас на Южном, под черным гранитным обелиском вместо креста!

— Прости, братан, — по искаженному судорогой липкому лицу Лобастого покатилась первая слеза. — Я виноват перед тобой. У меня крыша поехала. Сам не знаю, как такая херня получилась! Словно наваждение какое! И все из-за этой долбаной сучки!

— Что ты мне тут горбатого лепишь? При чем здесь Алена?! — глухо выговорил Реаниматор, сильнее прижимая ствол к взмокшему виску пробитка. — Бабок ты захотел. И чтоб ни с кем не делиться!

— Тебе сейчас легко базарить! — визгливо вскинулся Лобастый. — А что бы ты сам сделал на моем месте? С Тихим началась война, а ты, зная об этом, внагляк отказываешься сдать девку в заложницы и везешь ее к старику, подставляя пацанов! Да еще эти сраные барыги, которых мы замочили. — Плотно сжав губы, Лобастый досадливо поморщился и нервно мотнул башкой. — Вот меня и заклинило.

— Складно поешь, — хмыкнул Леха. — А с Лялькой? С ней тебя тоже заклинило?

— Ну ты даешь, в натуре! — почти натурально возмутился Лобастый. — К кому вздумал ревновать! Она хоть и красивая, сучка, но обычная блядь, шалава, подстилка, соска рабочая! Ей за двести бакинских каждую ночь лохи прибашленные в рот дают, сиськи спермой поливают и дрючат вдоль и поперек своими потными елдинами, пихая по яйца во все дыры! Какие могут быть претензии?!

— За двести, значит? — холодно усмехнулся Леха, и лицо его потемнело. — Тогда почему же ты, пидор озабоченный, пообещал ей сразу полштуки, да еще при мне сотню накинул?!

— Захотелось мне, понял! Именно ее на хрящ надеть захотелось! — огрызнулся, пряча бегающие глаза, браток. — Кого хочу, того и трахаю! Или ты эту шкурку по жизни для себя одного приватизировал?!

— Да нет, — спокойно ответил Реаниматор. — Ленка вольна распоряжаться своими прелестями как угодно. Только гонишь ты... Тебе не просто так ее захотелось. Тебе, извращенцу, таким образом надо мной возвыситься захотелось. Сначала ты меня, сволочь, сдал, а потом на биксу мою, на которую тебе раньше плевать было, пять сотен зелени не пожалел. Улавливаешь логику?

— Туфта! Бред! Ты рехнулся! — не сдавался протрезвевший Лобастый. — Ты, Леха, просто уже не знаешь, к чему приебаться! Вот и начал гнуть рамсы про Ляльку! Ты лучше перестань крыситься и спокойно, без наездов, посмотри на тему с барыгами и мокрощелкой глазами любого из наших пацанов... Неужели не было повода согласиться с подозрениями Сашки, когда ты вдруг ни с того ни с сего уперся как баран — отвезу ее старому в Озерки, и конец базару! Может, я чего не догоняю?! Тогда, в натуре, чисто конкретно объясни, почему ты прилип к этой... как ее... Алене, бля, как банный лист к заднице!

— Не твое собачье дело, — жестко отрезал Реаниматор. — Но я, так и быть, вот что тебе скажу. Алена... Ни ты, плесень бледная, ни Сашка Мальцев даже одного ее волоска не стоите! И если бы мне выпал шанс повторить все заново, я поступил бы точно так же! Все, ублюдок. Молись, если умеешь...

Глаза Лехи остекленели, лицо вдруг застыло, помертвело. Лобастый с ужасом понял, что все его потуги оказались бесполезны. Отменить уже вынесенный ему Реаниматором смертный приговор не удалось. Еще полсекунды — и бригадир нажмет на спуск.

Ну уж нет!

Все произошло стремительно, как вспышка молнии. Страх смерти, самый сильный человеческий рефлекс, придал Лобастому решимости и удесятерил его силы. Извернувшись и даже не обратив внимания на боль в руках от содранной кожи, на треск фаланг пальцев и хруст ушного хряща, браток отчаянным рывком высвободился из унизительной позы и, сжав кулак, не мудрствуя лукаво, нанес нависшему сверху Реаниматору сокрушительный удар. В пах.

Леха глухо охнул и тяжело упал на колени. Глаза его закатились, рот приоткрылся, лицо налилось кровью. Поймав кураж, обезумев от появившегося вдруг шанса на спасение, Лобастый тут же вцепился в предплечье Реаниматора голодным бультерьером и потянул вниз сжимавшую пистолет руку, стараясь одним сильным рывком пригнуть ее к полу и завладеть оружием. Казалось, все, еще секунда — и ствол выпадет из разжавшихся пальцев. Однако рука Лехи словно окаменела! Усиливая натиск, Лобастый навалился сверху всем телом, в горячке схватки забыв о том, что указательный палец бывшего бригадира до сих пор находится на спусковом крючке. Накрученный на ствол глушитель вроде бы случайно уткнулся точно в левую сторону груди Лобастого.