Валерий Горшков - Дискета мертвого генерала

Впрочем, если принять во внимание практически полностью сгустившиеся сумерки, еще не тронутые заревом рассвета на востоке, а также отсутствие на небе луны и звезд ввиду сильной облачности, то не имело особого значения, каким именно цветом выкрасили любую из множества находящихся на палубе научно-исследовательского судна деталей и механизмов, будь то пожарный кран или лебедка для намотки каната.

Ожогин заработал сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, к несколько минут растирал последствия непредвдценного столкновения. Когда же он все-таки смог подняться на ноги и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, а агент мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.

Но Будулай не знал этого. Он с огромным трудом спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь.

Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ, и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, вдруг ворвавшемуся в погруженную во мрак каюту из коридора, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нем были белая майка и смешные, почти до колен, широкие цветные трусы. Совсем случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых, отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки.

«Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?!» – машинально подумал Будулай. Но резкий вопрос Славгородского оборвал эти кощунственные мысли компьютерщика.

– Какого черта вам понадобилось среди ночи?! – рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. – Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?

– Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…

Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ благодаря Прохорову, но и о очень странном его поведении. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, якобы с целью сделать утром сюрприз, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.

– Так, значит. Пошутить решил, идиот! Где он?!

– Не знаю, – растерянно развел руками Геннадий. – На палубе его нет. Наверно, в каюте.

Славгородский, не мешкая, подошел к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий, но все-таки уловимый стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь загудела, но не поддалась.

Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.

– Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет…

Женщина… Боже, это же Наташа!

Славгородский резко повернулся к Ожогину.

– Иди к боцману, пусть даст запасной ключ!

Скорее… Черт, опять начинается старая история, – руководитель экспедиции проводил взглядом хромающего на бегу Геннадия и непроизвольно вспомнил о покойном генерале Крамском, сбитом вертолете и пропавшем начальнике охраны «Золотого ручья» майоре Боброве, которого несколько месяцев спустя опознали в состоянии истлевшей головешки. Славгородский был чересчур реалистичным человеком и слишком долго работал в секретном ведомстве, чтобы верить в случайности. Как же, сюрприз он решил сделать, поганец!.. А ведь даже не подумал бы на него никогда в жизни… Бедная Наташа, она, наверно, вычислила Прохорова, а этот… Сволочь.

Интересно, где он может находиться сейчас?..

Михаил, надо разбудить Михаила!..

Профессор бросился в свою каюту, лихорадочно нащупал на стене выключатель, зажег свет и, подойдя к кровати, на которой, укрывшись с головой, спал Гончаров, сильно тряхнул того за плечо.

– Миша, вставай! Скорее! На борту корабля…

И тут произошло непредвиденное, страшное, отчего глаза Славгородского вылезли из орбит, как у больного базедовой болезнью, во рту пересохло, а в груди что-то резко сжалось до размеров выжатого лимона.