Михаил Нестеров - Мобильный свидетель

— Где и в котором часу встретимся?

«А он быстро взял себя в руки».

— Подъезжай прямо сейчас в «Шпиль». Номер 3417. Спросишь Бориса Брэндинга. Я позвоню на стойку.

— О’кей.

Сергей Карпов первым положил трубку… Он смотрел на Аллу. Ей была к лицу атласная пижама. С планшетником в руке, она словно рекламировала роскошную двуспальную кровать в стиле ретро. Проводок наушников тянулся к плееру. Что она слушает в эту минуту — свою любимую песню из «Титаника» My Heart Will Go On?

Она бросила на своего любовника вопрошающий взгляд: «Кто тебе звонил?» Точнее было сказать: «Куда ты уходишь?»

Карпов ответил:

— Звонил партнер. С ним меня связывали деловые отношения. Давно не виделись. Просит о встрече. Вернусь поздно.

— Уже поздно, — резюмировала Алла, погружаясь в чтение и не обращая внимания на рубленые фразы Карпова.

Олег был всего лишь служащим этой гостиницы, однако и его порой переполняла гордость за выросшую до тридцати четырех этажей свечку. Она стала первой среди равных — выше и ниже ее: «Красные холмы», «Украина», «Ленинградская» (с ее всего-то семнадцатью этажами). Гостиница открылась для клиентов месяц тому назад, и отголоски того праздника до сих пор преследовали Олега.

Он вышел на свежий воздух, минуя рамку детектора взрывчатых веществ английской фирмы «С и Д Секьюрити», способную обнаружить взрывчатку внутри закрытых металлических емкостей. Нити дождя переливались в уходящем к небу пучке света, будто прорвавшем дождевую тучу. Олег прикурил на сыром ветру сигарету, выбрав для этого не самое удачное место: он походил на куклу в витрине магазина.

Мысленно Олег вооружился ластиком и стер на готовом рисунке англичанина его лицо — чтобы сосредоточиться на его фигуре, походке. В холл он вошел с багажной сумкой, а вот к лифту шагал в сопровождении служащего — без багажа, легкой, пружинистой походкой. Пожалуй, не легкой… а спортивной, что ли. Или военной. Нет, не военной — это бред. Он же не маршировал. Хотя одну руку придерживал у бедра, как будто не давал раскачиваться сабле, а другая легко, красиво выписывала короткую дугу — от внутренней поверхности бедра до наружной. Эта незначительная, казалось бы, деталь была характерна для одного человека, которого лично знал Олег… в прошлой жизни. Он вдруг сравнил Сашу Котика с вождем пролетарской революции. Когда шпику царской охранки показали характерный жест Ленина — большие пальца рук заложены за проймы жилетки, — тот мгновенно оживился: «Ульянов-Ленин». Один жест выдал человека с головой.

Вместе с намокшей сигаретой Лобов выбросил последние сомнения: несколько минут тому назад он видел Сашу Котика, изменившего внешность почти до неузнаваемости, однако не изменившего привычкам или характерным жестам. Но какого черта он делает здесь, в России, в Москве? Чего ради он рискует своей головой? Что, на кону большие деньги, или привели его сюда риск, кураж, адреналин, все то, от чего его могла отгородить разве что крышка гроба? Но главный вопрос: как он сумел поменять тюремную робу на деловой костюм?

Олег не был в восторге от места, занимаемого им под солнцем. На него падало столько теней от более высоких и важных фигур, что найти его можно было только днем с огнем. Он не смог сразу завязать с прошлым, которому дал определение «полукриминального». Будто привыкая к новой жизни, Олег за год прошел через чистилище ресторанов и ночных клубов, из дверей которых он вышвыривал бухих и обдолбанных, просто зарвавшихся клиентов. И вот теперь он — дипломированный вышибала с личным знаком, на обороте которого знак из четырех цифр: 3417.

Олег не мог упустить жар-птицу, ухватив ее за хвост, и показаться из тени, пополнив свой банковский счет. И не только. У него было два варианта. До одного из них было рукой подать: только подняться на лифте на тридцать четвертый этаж и постучаться в комнату номер 3417. От этого варианта попахивало шантажом, а спина покрывалась инеем: если они с Сашей не придут к соглашению, то человек с позывным «Котик» уберет его со своего пути, не моргнув глазом. От второго варианта разило предательством и преданностью одновременно . Но этот сумасшедший смрад притягивал Олега, попробовавшего себя в роли стервятника. Он думал, что завязал с преступной средой, а завязать — не значит не думать о ней, не стремиться к ней; глубокие раны долго не заживают.

Рассуждая так, он держал в голове образ Валерия Паршина и не без ключевой детали о нем: несколько лет назад Паршин совершил ошибку — принял непосредственное участие в убийстве, тогда как ему, «коронованному вору в погонах», нужно было только отдать приказ. И эта его несдержанность поневоле стала его визитной карточкой, на обороте которой Олег представлял запись от руки: «Я тот мудак, который…»