Дмитрий Дубинин - Золотой иероглиф

На автора монографии о социальном положении японцев семнадцатого века Такэути вышел уже назавтра, по его словам, даже не выходя из дома. Несколько звонков в родную альма-матер решили дело. Пришлось, правда, немного помистифицировать собеседников, но телефон господина Тинами Юдзумори он узнал быстро, а его переговоры с пожилым профессором университета в конечном итоге привели к тому, что тот согласился принять визитеров у себя на кафедре в конце рабочего дня, в семнадцать тридцать, и уделить нам полчаса, но ни минутой больше.

— Раз он сказал, что уделит полчаса, то именно столько и будет продолжаться беседа. Если мы не опоздаем. Если опоздаем, то он все равно выставит нас ровно в шесть. Знаю я этих профессоров старой школы — бОльших педантов не сыскать среди любых других представителей нашей нации.

Конечно, Сэйго и сам был педантом до мозга костей. Расходы пополам — это условие соблюдалось строго. Разумеется, за комнату платил только я, гонорар сыщику — только Сэйго, зато на заправке за бензин пришлось частично раскошеливаться мне — я бы и позабыл, да Такэути напомнил. Он вывел из гаража свою «мазду-фэмилию», каких и в Новосибирске полно, только более старых, и теперь вальяжно восседал за рулем с сигаретой в зубах, когда мы ехали к профессору в Саппоро. Конечно, излишне говорить, что если бы Сэйго ехал по каким-нибудь делам, не относящимся к нашей авантюре, то не стал бы требовать оплаты горючего пополам.

Но до того, как посетить Юдзумори, я наведался в ближайший пост-офис и отправил на компьютер в администрации губернии короткое послание по-английски. Сэйго, когда узнал, что я познакомился с женщиной, к которой у меня возник определенный интерес, поморщился и посоветовал молчать не только о нашем деле, но и вообще не упоминать фамилию «Дзётиин». Я пообещал этого не делать, но мой компаньон, похоже, не очень-то мне поверил.

Не знаю, насколько ревностным последователем старых традиций был профессор Юдзумори, но он отнюдь не гнушался технических новшеств. Его маленький кабинет рядом с помещением кафедры был битком набит книгами, а на рабочем столе стоял компьютер с кучей периферийных устройств, с которым хозяин, надо полагать, должен был уметь обращаться. Самому Тинами, облаченному в темно-серый европейский костюм, было лет шестьдесят пять, выглядел профессор весьма неплохо для своего возраста и держался очень серьезно и корректно, не выражая никаких эмоций. Что он думал о нашем визите — одному лишь японскому богу известно.

Войдя в кабинет, Сэйго отвесил профессору поклон, я, разумеется, тоже. Мы удостоились вежливого кивка со стороны Юдзумори и получили приглашение садиться. Господин профессор, очевидно, дорожил своим временем, а потому не стал отвлекаться на церемонии и сразу же заговорил о деле.

— Если я вас правильно понял, — начал он, — вы интересуетесь династией Дзётиинов?

— Да, сэнсэй, — ответил Такэути, который потом подробно передал мне ход беседы. — В частности, человеком по имени Тамоцу.

— Не угодно ли ответить, какой интерес может быть к самураям у этого русского?

— Этот человек интересуется нашей культурой и историей. Более того, он может опровергнуть некоторые данные, касающиеся последнего представителя рода Дзётиинов, летчика Киваты, который на самом деле не погиб в 1939 году, а прожил в России до сорок пятого.

— Новая история — не моя область знаний, — заметил Юдзумори. — Но я готов вас выслушать.

Сэйго рассказал профессору историю Киваты и даже вручил ему ксерокопии документов из хабаровского краевого архива, которые догадался прихватить с собой. Разумеется, про то, какое отношение ко всему этому на самом деле имею я, он не сказал ни слова. Но о том, что последний Дзётиин оставил в Советском Союзе потомка, что не дало угаснуть древнему роду, упомянул.

— Если сейчас в России живет человек, который сумеет доказать, что он — наследник самураев, то у него не возникнет больших проблем с получением японского гражданства, — сказал Юдзумори.

— «Принцип крови»?

— Да. Известный эдикт императора о том, что все рожденные за рубежом люди японских родителей автоматически становятся японскими подданными, де-юре может считаться утратившим силу. Но де-факто он еще работает. Другое дело, сможет ли человек, утративший за несколько поколений духовную связь с родиной предков, стать настоящим японцем? Если вы хотите знать мое мнение, то — однозначно — нет.

Такэути вежливо промолчал. Профессор продолжил: