Дмитрий Дубинин - Золотой иероглиф

— Изволь. Начнем с того, что близко знакомый тебе человек по имени Акира Мотояма оказался махровым бандитом, связанным с нашими местными уголовниками, которые дважды вламывались в нашу с Татьяной квартиру.

— Так. Давай все по порядку. Начнем с того, что в слова «близко знакомый» ты вкладываешь слишком конкретный смысл… Я поняла, что тебя смутило. В Токио живет человек по имени Хигаси Кавадзоэ, с которым, если тебя это интересует, я несколько раз спала. Имена «Акира», «Хигаси» и, по-моему, «Сигэру», хоть и звучат совершенно по-разному, но записываются одинаково! И это не просто разные формы произношения, а действительно разные имена. Спроси об этом любого японца или специалиста по их антропонимике.

Я закурил новую сигарету. Если допустить, что Лена не врет, то вся моя стройная цепь рассуждений вот-вот начнет рассыпаться.

— Я не знаю, кто такой в действительности этот Мотояма. Я никогда с ним не встречалась в неслужебной обстановке и знать ничего не знаю о том, с кем в сговоре и каким образом он строил тебе козни, кроме того, что сама слышала от Татьяны.

— А потом, на острове? Скажи честно, кто отвязал и оттолкнул лодку, чтобы я не сумел вернуться в город?

Лена взглянула на меня как на идиота.

— Ты полагаешь, что это произошло так?

— Я не полагаю. Я это знаю. Жаль, что не успел схватить за руку… За руку того, кто позвонил утром в город и что-то сообщил кому надо, и получил потом руководство к действию.

— Да, я звонила. И, если не ошибаюсь, к телефону сразу передо мной ходил Игорь Сорокин. Может, звонил кто-нибудь еще…

— Никто, кроме тебя, в этой компании не знал японского языка. Мотояма не знает русского. С большой натяжкой я допускаю, что у него мог оказаться еще один переводчик, поскольку — повторюсь — Такэути тогда отсутствовал. Но кроме тебя, я не мог заподозрить никого. В том числе и Игоря.

— Но я звонила не Мотояме! — с каким-то отчаянием сказала Лена и я неожиданно увидел слезы в ее глазах.

Поверил ли я? Может быть, частично. Но раз так, то теперь я не знал даже, что и подумать. В любом случае, все мои умозаключения, логичные и понятные, начали понемногу терять «форму». А я продолжал молчать.

— Послушай, — почти с испугом произнесла Лена. — Получается, что ты все это время считал, что я действую против тебя по сговору с японцами?

— А как я еще мог подумать?

— Боже мой, боже мой… — Кирюшина прижала ладони к щекам и несколько раз качнулась на табурете, едва не упав, потому что «Рэттоо-мару» неожиданно завалился на борт сильнее обычного.

— Слушай дальше. В конце этой истории под угрозой оказалась жизнь моего сына. Подобными вещами никто шутить не стал бы. Конечно, в тот раз угрозу могли и сымитировать, но я не рискнул проверять. Что самое интересное, Мотояма знал, сколько копий я снял с документа, и потребовал все, чтобы я никогда не смог их никому предъявить. Возможно, он допускал, что я так и не прочел их, потому что… Ах да, про нас с тобой, если так получается, он не мог знать… Но все равно полагал, что перевести текст для меня будет некому — повторяю, Такэути в то время не было в городе, а среди японистов у меня знакомых нет.

— И ты вообразил, что я, каким-то образом пронюхав о точном количестве копий, побежала докладывать об этом Мотояме? По-моему, у тебя какая-то мания преследования. — В голосе Лены я услышал откровенную горечь. — Таня мне не рассказывала об этих копиях.

— Зато, наверное, докладывала обо всем остальном, что происходило у нас…

— Она мне действительно рассказала про омамори… И потом, уже перед самым моим отъездом, она сообщила мне о том, что написал твой отец…

— Мой отец?

— Да. Я вылетела из Новосибирска позавчера… Значит, письмо пришлодва дня назад. Поскольку на конверте стоял только адрес без указания твоего имени, Татьяна его распечатала… Боже мой, чего только не узнаешь иной раз… И я ведь воображала, что люблю тебя, Андрей. — Последнюю фразу она произнесла с видимым усилием и болью.

Не было в моей жизни ни одного человека, кто удивлял бы меня так, как Лена.

— А теперь я даже и не представляю, что делать. Я не знаю, как мне жить дальше, и все из-за тебя.

— А что я тебе такого сделал?

— Ты? Ты-то как раз и ничего особенного, — снова как-то непонятно заговорила Кирюшина. — А я из-за тебя чуть не сделала ужасную глупость… — Она резко замолчала. — Я очень виновата перед Татьяной. Я извинилась, конечно, за все мои дела… Она слишком хороша для тебя, вот что я могу сказать. Не знаю, зачем ты поехал в Японию, без друзей и не зная языка, поэтому, думаю, назад поедешь скоро, и как только вернешься, тоже попроси у нее прощения. Таня ни в чем не виновата.