Сергей Донской - Туманный вирус

— Ты ответишь, — хотел сказать Рахымбеков, но изо рта вырвалось лишь неразборчивое шамканье.

Столкновение стоило ему нескольких передних зубов.

Он попытался повторить фразу внятнее, но не успел. Прямо в лицо его летела гигантская рифленая подошва с засохшими стебельками, налипшими на каблук.

Чвяк! Рахымбеков услышал, как хрустит его переносица и лопаются губы.

— Не надо, — попросил он, царапая язык об осколки зубов.

Ничего не говоря, Курбатов исчез из поля зрения. «Ушел», — подумал Рахымбеков с облегчением. Курбатов появился снова, держа на уровне груди большой плоский камень. «Вернулся», — тоскливо подумал Рахымбеков.

Камень обрушился на его ладони, прикрывшие голову. Так повторилось несколько раз, а потом перебитые пальцы онемели, и Рахымбеков обнаружил, что не в состоянии шевелить руками.

— Закрой глаза, — посоветовал Курбатов.

Потом поднял камень и обрушил его на череп казахского капитана, будто давил жабу или крысу. Ноги Рахымбекова взлетели в воздух, упали и остались лежать на земле с неестественно вывернутыми ступнями. Курбатов провел по лицу тыльной стороной ладони и увидел на ней размазанные капельки крови. Чертыхнувшись, он полез в джип, чтобы поискать там воду, тряпку и привести себя в порядок.

Больше всех своих наград, полученных за долгие годы службы отечеству, Шухарбаев Нуртай Шухарбаевич любил эту картину в простенькой рамке. Она была ему дороже ордена «Парасат» и даже двух орденов «Данк» первой и второй степени. Картину нарисовал он сам в шестнадцать лет, когда свято верил, что будет знаменитым художником. Аллах же распорядился так, что Шухарбаев стал председателем Комитета Национальной Безопасности Казахстана. И это был не конец его карьеры. В самом ближайшем времени он рассчитывал сесть на государственный трон и не вставать оттуда, пока его не вынесут в мавзолей.

В свои шестьдесят четыре года Шухарбаев выглядел глубоким стариком. Причиной тому были нездоровые привычки, болезненная худоба и пергаментная кожа. Хотя, если разобраться, худоба и цвет кожи были результатом все тех же нездоровых привычек. Особенно одной.

Приторно острый запах гашиша пропитал все поры небольшой, но уютной комнаты, где Шухарбаев проводил большую часть свободного времени. Сидя на полу и привычно скрестив ноги, он набивал специальную трубку с дополнительным отверстием, позволяющим втягивать дым вместе с воздухом. Это избавляло от надсадного кашля, раздирающего легкие. Набив трубку, Шухарбаев прикурил от ароматной свечи, затянулся и застонал от удовольствия. Его охватила такая нега, что было лень выплюнуть крошку дурмана, попавшую в рот, и все же он это сделал. После нескольких затяжек Шухарбаев, похожий на высохшую мумию с молодо блестящими глазами, легко встал и, шурша по ковру мозолистыми желтыми пятками, подошел к своей картине.

По центру было изображено голубое весеннее небо. Ветер гнал над далекой холмистой грядой белые облака, похожие на кудлатых ягнят. На переднем плане серела полынная степь. Ее прорезала черная, еще не просохшая после дождей дорога. Вдоль размытой колеи тянулись следы босых ног. Чем дальше, тем слабее проступали они на дороге, уходя к горизонту. Это были следы юного Шухарбаева, покинувшего отчий дом…

Хлопок в ладоши, и в комнату вбежали две девушки с заварочным чайником, пиалами и подносом, на котором были разложены засахаренные фрукты, баурсаки и свежие лепешки. Подождав, пока ему нальют терпкого байхового чаю и добавят туда сливок, Шухарбаев махнул рукой. Девушки испарились, как по мановению волшебной палочки.

Не спеша потягивая чай, чтобы не ослабить действие гашиша, Шухарбаев приблизил лицо к полотну картины. Ах, если бы можно было нырнуть туда и окунуться в счастливое детство, когда не было болезней, страхов, сомнений! «За это можно все отдать», — как пелось в одной хорошей полузабытой песне. И свой нынешний пост, и сотни миллионов долларов, и дворцы, и даже возможность стать лидером нации. Но назад пути не было. Маленький Нуртай Шухарбаев ушел из дому и скрылся за горизонтом.

Слезы умиления выступили на глазах председателя Комитета Национальной Безопасности. Бережно проведя пальцем по шершавому холсту, покрытому мазками засохшей краски, он вернулся на прежнее место и принялся набивать трубку новой порцией конопли. Вспоминались горячие деньки жатвы, когда он с братьями и сестрами дни и ночи пропадал на току или в пути на станцию, куда свозили зерно. Степь была раскаленной, земля дышала жаром, натруженные руки горели от мозолей. Тем приятнее было вернуться домой и прилечь в тени высаженных отцом тополей…