Борис Мишарин: Ангел возмездия

Корней снова раскурил свою трубку, попыхтел немного, продолжил, как бы рассуждая вслух, а не приказывая.

— Катер они должны вернуть через две недели, а ты наведаешься к ним за пару дней до этого. Не сам, нет, отправишь кого-нибудь, кого не жалко потерять, и пусть они ее трахнут или попытаются трахнуть под видом залетных пьяненьких рыбачков. Чтобы разобраться с ними, придется ему применить свое дарование, поотрывать ручонки или головенки, а она это, естественно, должна увидеть. В другом свете ей представится сразу и случай, из-за которого он сел в СИЗО. Она же юрист и быстро сообразит, что к чему. Придется Михасю рассказать ей все о своих необычных способностях, не захочет он расстраивать ее нестабильную нервную систему после попытки изнасилования, не захочет обмануть любимую женщину.

Корней своими хитрыми глазами смотрел на Лютого, иногда посасывая свою погасшую трубку и улыбался, глядя, как он переваривает его слова.

— На катер и домой «прослушку» поставишь, включишь после инцидента, раньше она ни к чему, пленку мне принесешь. Все, иди, готовься как следует.

Лютый ушел, соображая, как получше и естественнее обставить налет, на такие дела он был мастер. «Все-таки варит башка у Корнея, сам все расскажет своей сучке, и спрашивать не надо, — рассуждал он о Михасе. — А потом мы его и к делу приобщим, лучшим медвежатником по стране станет. Что там по стране — по миру. Срамота — такой дар не использовать, а ФСБэшники с ментами дураки, такого человека надо держать в узде. Да-а, варит у Корнея башка»…

После ухода Лютого Корней снова прикрыл глаза. Солнце припекало, он разморился, словно растекаясь по шезлонгу, рука с трубкой бессильно обвисла, роняя кусочки пепла на пол. Казалось, он крепко спит, но это только казалось. Мысли медленно ворочались, вытаскивая из глубин памяти события давно минувших дней времен перестройки.

«Золотые денечки», — говаривал о них Корней. В обилии нужных и не нужных законов, часто противоречивых и непонятных, в экономическом хаосе и неразберихе можно ловить крупную рыбу. Времена другого поколения, касты завистливых, необразованных, жадных, но смекалистых эгоистов. Времена абсолютно невозможного сколачивания капитала законным путем и невероятные возможности его приобретения и умножения. Времена взлетов и падений, животной борьбы за выживание и деньги. Времена сегодняшнего фундамента… Скольких людей они возвеличили и поглотили?.. Остались зубры, к которым уже не пробиться, у них своя борьба за место и кусок пирога, сейчас невозможно взлететь, как десять лет назад, сделать капитал из ничего.

Время… Какое емкое, возвышенное, сладкое и страшное понятие. Время — доктор и смерть, счастье и горе, любовь и ненависть, жалость и черствость, злодеяние и возмездие…

Корней, натура одаренная и необразованная, прошедшая тюремные университеты и академии, всегда тянулся к ученым личностям, особенно к тем, кто одновременно с ярким талантом исследователя и мыслителя обладал и мелкими корыстными помыслами. Случайное знакомство с Худым он превратил в источник идей, свежих и неординарных решений экономических задач присвоения, наращивания и отмывания капитала. Приглашая ученого в ресторан или сауну, на природу или зрелищное мероприятие, Корней выворачивал наружу академические пятна, неспособность страны оценить и создать условия для работы и жизни прогрессивных людей. Не знающий, но понимающий законы природы, исторического и диалектического материализма, психологии не корой, а стволовой частью мозга, Корней умел вывернуть душу собеседника наизнанку. «Почему, например, ты, доктор наук, за свой труд получаешь несколько тысяч рублей, — говорил он Худому, — а твой однокашник Санька, который с трудом окончил 8 классов, катается как сыр в масле? Ничего не производит, не открывает и не создает, а гребет денежки тысячами, и не рублей, а долларов. Но кое-что он все-таки создал, — усмехался Корней. — Фирму купи-перепродай».

Очень огорчался Худой после подлитого в огонь масла, высказывал свое мнение об оздоровлении экономики, переходил на частности и отдельные отрасли. Иногда в хмельном угаре обрушивался на новых русских, которые обирают народ, но этого и то толком делать не умеют, приводил какой-нибудь пример, когда прибыль могла быть вдвое, а то и втрое больше. Корней словно не замечал сказанного, но в жизни идеи Худого воплощал частенько.

Оба постепенно привыкали и прикипали друг к другу. Один нуждался в свежих идеях, другой в возможности по-человечески отдохнуть и покушать. Когда Худой высказал как-то мысль, что бросил бы к чертовой матери свой НИИ и устроился на работу, где не надо считать копейки от зарплаты до зарплаты, Корней, не задумываясь, предложил работать на него. Постепенно Худой даже выработал для себя оправдательную концепцию, он понимал, что его советы используются, мягко говоря, для решения не совсем законопослушных задач. Лично он сам не нарушал ничего, например, смастерив кустарное, но очень эффективное и мощное подслушивающее устройство направленного действия, с помощью которого можно слышать и записывать разговор на большом расстоянии, он понимал незаконность его использования. Но он-то его не использовал!.. Или, например, курьер клал в свой багаж с виду обыкновенную авторучку, а у специально натренированных собак в течение нескольких часов напрочь исчезал нюх. Оружие, героин, взрывчатка — вези, не хочу. Приборчик излучал определенные волны, блокирующие нюхательные рецепторы собаки, курьер и не знал ничего о возможностях «авторучки», как и самого Худого. Автору изобретения можно присудить премию, но срок — нет.