Валерий Горшков - Под чужим именем

Шелестов взглянул на часы. Через час с небольшим группа из пяти бойцов в сопровождении конвоя отправляется на «дачу», в окруженный тройным забором двухэтажный домик на диком берегу живописной лесной реки Воронки. Почему бы Охотнику не присоединиться к товарищам по оружию? Пить – не пьет абсолютно, так хоть еще раз смоет в русской парной бане пыль и пот, привезенные вместе с гитлеровским генералом из Восточной Пруссии. Тем более пока, по причине отсутствия боевых заслуг, парень в избушке еще не был. Вот пусть и расслабится. Быть может, последний раз в жизни. Веник березовый пахучий в руке подержит, затем с криком в прорубь ледяную окунется, а уже после, на мягкой постели, девку грудастую прижмет…

А мы настоящей биографией этого стервеца займемся. Корнеева Ярослава свет Михайловича. Хотя и имя, и фамилия, и отчество парня – наверняка такая же туфта, как и выдуманная им покойная матушка, Анна Тимофеевна. Якобы работавшая уборщицей на складах кишащего узкоглазыми китайцами далекого приморского порта…

Глава 25

К третьему часу ночи отправленный Батей в Ленинград курьер с опечатанным сургучом конвертом отзвонился по телефону, сухо отрапортовал, что приказание выполнено, и тут же передал трубку главному чекисту города не Неве, генералу Филиппу Медведю. Личности сколь легендарной, столь и противоречивой. Разное про него говорили…

Медведь поздоровался с Шелестовым вежливо, без тени столь присущего ему в общении с подчиненными чванливого высокомерия. Как с равным поздоровался, если не сказать больше. На то были свои веские причины. Главная из них – особо секретная директива из Кремля, от 21 сентября 1939 года, обязывающая органы Чека незамедлительно оказывать любую посильную помощь командиру особой диверсионно–разведывательной группы подполковнику Шелестову. Знал Медведь: захоти Батя, чтобы он станцевал вприсядку, – придется танцевать. Потому как разные в СССР бывают подполковники. У некоторых в кабинетах даже ужасные и всесильные генералы рыдают, как малые дети. Филипп Медведь был и всесильным, и ужасным. Поэтому, вынужденно подчиняясь «сильно младшему» по званию Шелестову, испытывал весьма неприятное ощущение. Уж больно бунтовало уязвленное генеральское самолюбие.

– Здравия желаю, Максим Никитич.

– Здравствуй, Филипп Саввич. Извини, что пришлось разбудить, но дело уж слишком горячее, – сказал Шелестов. – Помощь твоя нужна. Срочно.

– Считай, уже помог.

– Благодарю…

– Ты не понял, – тихо кашлянул Медведь. – Я его знаю, убивца этого. С фотографии. У меня на него целое дело заведено. Ты вот что, Максим… Курьера твоего, если не возражаешь, я спать отправлю, пусть отдохнет, на обратном пути захватишь. А сам подъезжай ко мне. Скоротаем бессонницу по–стариковски. Посидим, чайку с маковыми сушками выпьем. Поговорим. Может, и договоримся о чем…

– Я буду через два часа, – без лишнего словоблудия четко отозвался Шелестов. Повесил одну трубку, тут же поднял другую, сказал в нее пару слов, затушил папиросу, встал, сдернул с вешалки шинель и быстро вышел из кабинета.

Даже сутки не понадобились. Видать, крупно наследил Охотник, раз его физиономию сам Медведь с первого взгляда срисовал. О–ч–чень интересный, оказывается, паренек!..

Над южной частью Финского залива крупными хлопьями валил снег. Пустынная узкая дорога, петляющая вдоль холмистого побережья к Ленинграду, была от обочины до обочины покрыта толстым, искрящимся в свете автомобильных фар белым ковром. Машина то и дело доставала до него брюхом, «плавала», грозя съехать в канаву, но сидящий за рулем трехпалый ас по прозвищу Мастер знал свое дело блестяще. Где можно – прибавлял, где необходимо – сбрасывал. Однако даже несмотря на все его старания, к логову питерских чекистов Батя прибыл на сорок минут позже оговоренного срока. Любой другой служака, рангом ниже генерала, за такой досадный промах был бы прямо у порога кабинета Медведя обложен трехэтажным матом с летящими в лицо каплями липкой и едкой от табака слюны. Любой, кроме этого. Так приказала Москва. Посему Филипп Саввич встретил ночного гостя стоя, с почти дружеской улыбкой, широким жестом пригласил за стол, намереваясь угостить ароматным чаем из тульского самовара, с сушками и медом. Но Шелестов был сосредоточен, угрюм и явно не собирался тратить время на угощение. Сел, закурил и молча взглянул на генерала. Медведь кивнул, пододвинул к себе уже лежащую на столе, возле лампы под зеленым абажуром, папку с личным делом, надул щеки, открыл первую страницу. Пожевав губами, поднял взгляд на жадно курящего папиросу и буквально пожирающего стопку бумаг Шелестова. Спросил тихо: