Андрей Щупов - Путь

Переступив порог главного зала, я неловко шагнул на пушистый ковер и, стараясь казаться уверенным, произнес заранее приготовленные фразы, в которых сообщалось, кто я и откуда.

— Значит, от Глора? — черный властелин недоверчиво шевельнул бровью. — Ты в самом деле знаешь его?

— Он мой крестник, — я сухо сглотнул. Голос мой звучал подозрительно звонко. Казалось, он вот-вот сломается. Я вдруг перепугался, что ничего из всего этого не выйдет. Я был ничтожеством, жалкой тенью, на которую черные брезговали даже ступить. Они уважали только силу. Оттого и поддерживали культ морских хищников. Грипун или мэроу заслуживали по их мнению большего нежели простой смертный. Чтобы подстрелить одну-единственную барракуду, им приходилось брать с собой около взвода автоматчиков. Для того, чтобы уничтожить меня, им достаточно было шевельнуть пальцем. Мне следовало вести себя с должным почтением и потому я предусмотрительно смотрел в пол, на ковер и на лаковые туфли советников, лишь изредка подымая взгляд выше. Я помнил, что глаза мои всегда подводили хозяина. Что бы я не предпринимал со своим зрением, как бы не напрягался, окружающие всегда видели мои истинные чувства. Недаром Глор выделил меня среди других, голодом, кулаками и пытками мечтая поселить робость в моих глазах. Это оказалось выше его сил, потому что это было выше и моих сил. О, если б я только мог этим чего-то добиться, я плясал бы и дурачился, пел скабрезные частушки и паясничал, только бы при этом никто не заглядывал мне в душу! Я был предателем своего сердца, ибо не умел скрывать его настроение. Поэтому заранее была продумана и моя поза. Я стоял перед вождем «черных», низко опустив голову, что могло в равной степени означать и застенчивость и боязнь. Пальцы мои теребили подол пиджака.

— Он в самом деле называл себя так. Еще совсем недавно.

Только сейчас до этого падишаха дошло, что я имею в виду под словом «крестник».

— Вот как! — реденькие его брови смешливо скакнули вверх. — Стало быть, ты с ним хорошо знаком?

— В достаточной степени. Во всяком случае Глор затратил на меня массу сил, но увы, я оказался недостаточно прилежным учеником, — я поднял голову и улыбнулся, демонстрируя черные провалы вместо зубов.

Осмыслив сказанное, человек, от которого зависела наша судьба, резко откинулся в золоченом кресле и расхохотался женским, совершенно не идущим ему смехом.

— Ах, каналья! Ну, уморил!.. Вот, значит, какой ты крестничек!.. Ты что же, жаловаться пришел или чего просить?

— Просить, — твердо сказал я и зачем-то добавил, — ваше сиятельство.

И советники, и он снова покатились со смеху.

— И ты считаешь… Нет! — ты в самом деле считаешь, что имеешь какие-то особые права? Господи!.. Да ты знаешь, сколько у Глора было подобных воспитанников?

— Я был любимым, — произнес я все с той же твердостью. — Он навещал меня трижды в день, но так ничего и не добился.

Полукороль и полубог всплеснул руками, призывая в свидетели находящихся в зале.

— Ну не наглец ли! Поглядите-ка на него! Да как же ты, бродяжка, осмелился явиться сюда? А что если я снова отправлю тебя к Глору? К крестничку твоему любимому?..

Я терпеливо пережидал, пока стихнет очередной взрыв веселья. Что-то подсказывало мне, что я выбрал верный тон. Только так я мог здесь чего-то добиться.

Хохот наконец поутих. С угрожающей готовностью ко мне шагнул огромного роста охранник. Хозяин зала сделал небрежный жест, и исполин остановился. Замер изваянием, застыл замороженной букашкой.

— Кажется, начинаю понимать, чем ты приглянулся Глору. Твердый орешек, а орешки — они… Мда… Так чего же ты хочешь, красавчик?

— Может, стоить поднять архивы, — робко подал голос один из советников. — На предмет выяснения личности. Если он и впрямь сидел у Глора, в картотеках обязательно найдутся соответствующие отметки…

Властелин отмахнулся от говорящего, как от докучливой мухи.

— Обойдемся без канцелярщины! Даже если он все выдумал, думаю, его стоит послушать… Так чего ты хочешь?

Последняя фраза была обращена ко мне. Сердце мое предательски дрогнуло, и я всерьез испугался, что оно не позволит мне доиграть весь этот спектакль до конца. Я постарался собрать расплясавшиеся нервы в кулак. Прежде чем заговорить, хрипло откашлялся.

— Четыре пропуска. Временных или постоянных — неважно.

— Четыре? — величавое личико сморщилось. — Не много ли?.. Один я бы дал тебе, пожалуй.

— Четыре или ни одного, — упрямо пробубнил я.