— Ладно, если и подумал, то прав, наверное, был. Детская влюбленность это одно, а… Я Люську видела пять лет назад, она в Москве осталась — удачно, как ты выражаешься, вышла замуж. Так вот, Люська мне говорила, что ты в каких-то секретных частях служишь. А теперь?
— Теперь не служу, — помотал головой Ненашев.
— Врешь небось, — не поверила Анжела. — Ладно, пойдем на кухню, посидим еще малость.
— А потом? — тоном мальчика Вовочки из неприличных анекдотов спросил Ненашев.
— А потом суп с котом, — наставительно произнесла Анжела.
— Анжела, Анжела, Анжелика, — пробормотал-пропел он, входя вслед за ней на кухню, одетый только в зеленые свои штаны.
— Нет, отец назвал меня по другой песне. Ты, наверное, помнишь, был такой певец Ободзинский, вот он все голосил- «А-а-анжела, на счастье мне судьбой дана. А-а-анжела_ одна, одна на свете…» и тому подобное. Папашка мой был молод и глупо сентиментален — он в двадцать три года меня родил, кошмар, мог бы гулять и гулять еще — вот и нарек таким имечком.
— Очень даже хорошее имя. И об Ободзинском ты зря походя отзываешься. У него голос от Бога, а нынешние эти козлики только знают, что под фонограмму скакать. И вообще вы, нынешняя молодежь…
— Нон, рагацци ди оджи, соло нон! — пропела она. — Ты потрясающий мужик, Костя, получше всяких там Рэмбо выглядишь, клянусь, но сидеть с дамой в таких штанах — фи! Иди-ка в ванную, там халат висит, зеленоватый такой — надень и побыстрее возвращайся.
Ненашев безропотно исполнил, что ему велели. когда он вернулся, Анжела прокомментировала:
— Вот, теперь ты гораздо даже красивей, чем Бельмондо в фильме — Великолепный».
— Надеюсь. И лучше, чем Саид в фильме «Белое солнце пустыни».
— О, ты вообще несравненный, — она с шутливой грубостью сграбастала его за отвороты халата, притянула к себе и поцеловала. — Бедный, бедный мой Рэмбо.
— Почему бедный? — ворчливо спросил он.
— Мне так жалко офицериков, которых сокращают, выводят откуда-то и все такое прочее. Возвращают их в Россию из разных зарубежей, а им здесь жить негде…
— Не всем, — несмотря на явный лиризм момента, Ненашеву сразу вспомнился Павленко.
— Ну, я не имела в виду тех, кто получает чемоданчики с валютой из ближнего зарубежья.
— Анжела, если ты еще хоть раз упомянешь про этот злочастный чемоданчик…
— И что же тогда произойдет?
— Я тебя отшлепаю.
— Хорошо, про чемоданчик молчу. Но вообще тебя о чем-то спрашивать можно?
— Можно, только не столь интенсивно. Давай-ка мы с тобой еще выпьем за встречу.
— А-а, за это мы уже пили… Это я тебя встретила, а не мы с тобой встретились — почувствуйте разницу, как советует реклама. Давай-ка лучше — за тебя. За тебя, Костя!
Она выпила стаканчик залпом, не так, как раньше — мелкими глоточками. Глаза ее увлажнились.
— Ну, расскажу я тебе кое-что, — Ненашеву почему-то стало жаль ее. — Зачем тебе мои проблемы вообще-то?
— А вот обладаю я таким свойством — нужны мне чьи-то проблемы, — она упрямо тряхнула головой.
— Хм, представь себе, что у меня сейчас и в самом деле существуют проблемы.
— У кого их нет?
— «А что же он не сказал, что ему хуже всех?» — это о покойнике. Понимаешь, Анжела, я бы не должен тебе этого рассказывать, но для того, чтобы ты поняла, что нам какое-то время не следует встречаться… Только пообещай мне, что ни одна живая душа, кроме тебя, знать не будет.
Она пообещала.
— Такое получилось дело, я со своими приятелями недавно попал в заварушку…
И Ненашев вкратце обрисовал ей ситуацию, не упоминая, разумеется, своих подвигов по вызволению Клюева и Бирюкова и тарана «Хонды».
— Вот так получается, деточка, — закончил Ненашев. — В чемоданчике — разная хитрая аппаратура, которая позволит нам подслушивать сильных врагов наших и подсматривать за ними. Никакой валюты там нет. Я могу тебе даже показать.
— Не надо, — поспешно сказала она. — Я все равно в этом не разбираюсь. Ты знаешь, Костя, мир так тесен… Отец несколько раз упоминал про эту злосчастную «Терру».
— Ого?! — поразился Ненашев. — А чем же она для него злосчастна?
— Да они от отца чего-то требовали, на что он не мог пойти.
— Анжела, ведь ты по специальности психолог, могла бы и расколоть папашу или «вычислить» ситуацию.
— Вопрос понятен, начальник. Ты ведь так выражаешься — начальник, да? Знаешь, ситуацию я «вычислила». И мне кажется, речь идет о самом примитивном шантаже. Даже не о шантаже, а о грубом давлении, о — как сейчас выражаются — «наезде». Нет, они не денег с отца требуют. Они требуют, чтобы он не развивал производства. То есть, даже не восстанавливал того, что разрушено — производство ведь сейчас разрушено до основания. Отец попытался наладить выпуск… как это называется? Товаров для народа. Какие-то мини-трактора. У него ведь завод сельскохозяйственного оборудования. А «Терра» мешает ему.
Читать дальше