Михаил Нестеров - Оперативное вторжение

— Ты человек ранимый, я понял. Так вот, что в ты не мучился: никаких обид или там претензий. Нормально мы поступили: ты, я, пацаны. Все бы живы остались, если бы не один гондон. Интересуешься изделием номер один? Рассказать, как он трахнул нас? Он не только подставил пацанов, он опозорил их. Они втроем держали двадцать «духов». В замкнутом пространстве. Где и минуты не продержишься. А генерал время тянул, чтобы как можно больше боевиков на «техничку» спустилось. Пять минут — они все решили. Я видел, как дрался Лилипут. У него патроны кончились, а он с места не двинулся — держал. С пистолетом в руке. Грудь в кровавое мочало — а он все стреляет. Рассказать, как я уходил? Я мертвым Утенком прикрывался. Я его еле пер — столько свинца в нем было. Это он меня вывел. На «техничке» всего трое — трое боевиков остались... А пацанам я говорил: подстава, уходим. Они не пошли за мной. Спроси меня: почему?

Сигарета полетела за окно. В чуть подрагивающих губах — новая.

— Я в газете потом прочел, навсегда запомнил: «За две минуты до штурма на техническом этаже завязался бой осужденных и террористов. Десантники были убиты сразу, это можно судить по количеству ран на их телах: от двадцати до тридцати ранений у каждого». Потом эта сука сказала, что не хочет говорить о компетентности... знаешь кого? Пьяных и «вышеупомянутых лиц». Эти лица дали ему полный расклад на шахидок: в каком ряду, на какой лавке, куда лицом сидит, возраст каждой назвали. Снайперам трудно пришлось, но у каждого своя работа, правильно? Я не хочу, чтобы все об этом знали, хочу, чтобы знал ты, Михал Василич. Ты верил нам, мы верили тебе.

Чила попросил остановить машину. Крепко пожав полковнику руку, он открыл дверцу.

— Куда ты теперь, Коля?

Артемову показалось, что Ильин не расслышал. Потому что его слова ответом как бы не послужили.

— Помнишь, ты сказал: «Есть вещи и поважнее денег»? — спросил он.

Артемов кивнул:

— Да, кажется, припоминаю. То касалось твоей заначки, долга.

— Ты был прав. На этом свете есть вещи поважнее...

Чила отошел на несколько шагов, но снова вернулся. Чтобы сказать что-то очень важное, больше необходимое Артемову, чем ему; он-то об этом знал.

— Куда я теперь, спрашиваешь? У меня одна дорога, однажды я прошел ее и знаю, чем она заканчивается.

Артемов еще раз убедился, что Николай Ильин не придумывал себе имиджа, не скрывал своих живых чувств, не играл. Он не был хитрым. С самого начала Николай показался полковнику честным: он не прятал ничего плохого, что было в нем. На этом фоне все хорошее — много его или нет, не важно — ярче выделялось.

Он вызывал странное ощущение: смотришь на него, а кажется, что перед тобой — зеркальное отражение. Шагнешь за спину, и ничего не увидишь.

Каким он был год, два назад? Полковник уверил себя, что совсем другим. Несомненно одно: он прошел трудный путь. Странник в ночи. Путник.

Странно, но Ильин не выглядел одиноким. Казалось, за ним стоят множество невидимых, похожих на него и совершенно разных людей.

И Артемов позавидовал ему. Вот сейчас — именно сейчас, когда тоска резанула по сердцу, — все на свете отдал бы полковник за то, чтобы пусть не приобщиться к нему, а идти незамеченным, параллельным курсом. Просто чувствовать его, знать, что есть на свете вот такой человек. И от этого чувства ощущать тугой комок в горле. Им никогда не встретиться, никогда, но знать о нем — это выше разума. Это совсем другая жизнь. И он знает о ней. И не расскажет о ней.

«У меня одна дорога, однажды я прошел ее и знаю, чем она заканчивается».

Артемов покачал головой:

— Но это даже не свобода, Коля. Это много хуже свободы. Тебя тоска сгложет.

— А где ты видишь свободу? — спросил Николай. — Покажи мне ее, и я начну тосковать по ней.

Чила развернулся и пошел прочь. Он уходил по своей дороге. Просто вдаль. Оставляя Михаила Артемова с тяжелым сердцем.

Артемов не верил до сегодняшнего дня. Не мог поверить в предательство генерала милиции, в чудовищную провокацию. Даже если все правда, то предъявить замминистра нечего. Вот так, заглавными буквами: НЕЧЕГО. Потому что — пусть даже по его вине — погибли ВСЕГО ТРОЕ спецназовцев. Это на фоне его трех огромных звезд и высоченной должности, на фоне двух десятков погибших милиционеров и двух десятков заложников. Невозможно пробить тот бронированный щит, которым отгородился генерал: оглушительный успех, блестящая операция, рекордно короткие сроки. Какой нормальный человек обратит внимание на три лишних жертвы? И кому нужны еще три героя с их сомнительным подвигом?