Михаил Нестеров: Офицерский крематорий

Москва, месяц спустя

Я смотрел на изношенную, засаленную кнопку звонка, невольно сравнивая ее с клавишей компьютерной мыши, и ждал, что дверь откроется в виртуальный мир, наполненный Потрошителями, продажными полицейскими и прочим отребьем, и я задохнусь в дыму вселенского пожарища. Сколько пальцев, побывавших черт знает где, жали на эту кнопку?.. Преисполненный отвращения, я вытер руку о полу расстегнутой куртки.

Дверь открылась. На пороге стояла высокая худая женщина. Если бы я точно не знал ее возраст, я бы обратился к ней, как к своей тетке. Я еще не поздоровался, но уже вздохнул с сожалением. Я запомнил ее другой – когда мастер своего дела готовил из ее скучной тушки прекрасное блюдо, которое могло стать украшением праздничного стола. И вот я снова вижу ту самую тушку, но упакованную в тару самого низкого качества. Старушечья кофта, мешковатая юбка. В такой одежде только за бесплатным обедом стоять, подумалось мне.

– Светлана Николаевна, здравствуйте!

Брови у нее с замедленной реакцией поползли вверх, выражая крайнюю степень удивления. Я понял причину: ее никто, кроме судьи на бракоразводном процессе, не называл по имени-отчеству. Она удивилась, значит, не увидела во мне казенного человека, который пришел описывать остатки ее жалкого имущества.

– Кто вы? – спросила она, опуская приветствие.

– Неважно, кто я, важно, что у меня есть для вас.

– Спасибо, – она отгородилась от меня рукой. – Я ничего не покупаю и не продаю. – Она хотела закрыть дверь, но я застопорил ее ботинком:

– Я не прошу денег за свой товар.

– Уберите ногу! Или я вызову полицию.

– «Старые грехи отбрасывают длинные тени», – рассмеялся я ей в лицо.

Удивительно, но эта цитата подействовала на Светлану как заклинание. Мне не нужно было брать тайм-аут, чтобы выяснить причину, по которой вдруг изменилось ее настроение. Израненная насмешливыми взглядами соседей, обвешавших ее ярлыками блудницы, для очередного ярлыка она не нашла на себе места. Я увидел искру в ее глазах, которая была способна снова зажечь ее и в конце концов вернуть к жизни. Я давал ей шанс, будучи убежденным в том, что имею на это право. И знал, о чем она думала, потому что, будь я на ее месте, размышлял бы точно так же.

Я вынул из кармана конверт, сложенный вдвое. Обычно в таких конвертах, имитирующих вощеную бумагу, я хранил готовый для отчета материал. В этот конверт я вложил «вспомогательный» материал, накопленный в ходе работы на Ведерникова… Самолюбие не отпускало меня ни на шаг, вот и сейчас оно натянуло вожжи. Мне было важно увидеть реакцию этой женщины, и я дождался ее взгляда на первый снимок. А на нем сам Ведерников и его любовница, она словно позирует мне, откинув голову назад, а он тянется губами к ее высокой груди. «Попался!» – прошептала Светлана. Она отметила время и дату на снимке, ставшем главным фактором в ее деле. И в моем оно тоже сыграло решающую роль. «Попался!» – означало, что он изменил первым. А это значит, новое судебное разбирательство, и она выиграет дело, я был в этом уверен.

– Эй!

Эхо ее окрика догнало меня на первом этаже. Я ошибся, предположив, что она спросит мое имя, даже представил стиль: «Как мне называть тебя в моих молитвах?»

– Зачем вы это делаете для меня?

– Выполняю просьбу одного человека. Разбираюсь со своими… делами.

– Кто он?

Это был лишний и личный вопрос. Как я мог на него ответить? И поймет ли она меня, если я скажу: «Однажды он отравил мне жизнь, а потом спас ее. Два раза»…