Михаил Нестеров - Офицерский крематорий

– Нет слов, – честно признался я.

– Я не мешаю?

– Заткнись!

Вообще я рассчитывал увидеть заурядную квартиру, в крайнем случае – капитальный частный дом. По дороге сюда Кросс сообщил мне «характеристики частного дома»: «Стоит на отшибе, соседей нет, что еще нужно человеку для счастья?» «Это смотря какому», – рассеянно ответил я. И вот спустя четверть часа я действительно потерялся во времени и пространстве.

Книгохранилище, еще сохранившее на кирпичных стенах пыль фолиантов, рукописей, просто переплетенных вместе листов, было разделено надвое несущей стеной с аркой посередине, отчего казалось целостным, неразделенным. И если звуки проникали куда угодно и были слышны в любом уголке, то свет, наоборот, избегал углов, отчасти опровергая «убеждение» Ремарка: «Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме». И эта закругленность из мира теней старила и без того многолетнее здание. Оно сейчас мне показалось залой средневекового замка. Дело еще и в кирпичной кладке, частично утратившей отделочный слой. И если бы современный зодчий поставил перед собой задачу простроить такое вот здание и придать ему вид старины, лучше, чем это сделало время, у него не получилось бы. Книгохранилище не требовало ремонта (а значит, и капиталовложений), а лишь элементарного поддержания чистоты.

– О чем задумался? – спросил Кросс.

– Об уходе, – машинально ответил я.

– Наскучил этот мир?.. – по-своему понял меня напарник.

Я не ответил.

– А вообще как, впечатляет? – продолжал допытываться он с настойчивостью зодчего, сотворившего этого шедевр.

– Нет слов, – повторился я. И вернулся к своему прежнему настроению, дав знаком Кроссу понять, чтобы он мне не мешал.

Одиночество. Человек, выбравший местом обитания это здание, ценил одиночество. И тут не было места другому такому же одиночеству. Если представить, что над этим этажом возвышается символ христианского культа, то оно предстанет в виде «нескромных», но полагающихся по степени отличия покоев игуменьи. Я мог бы привести еще пару сравнений, но дело – прежде всего. Об этом мне мог в любую минуту напомнить Кросс: «Делом надо заниматься».

Я обратил внимание на электропроводку: массивный кабель в черной оболочке проходил по верху стены, разветвляясь в распределительных коробках на свет и розетки. Проводка была новой, но в массивности своей копировала ушедшую эпоху.

Также мимо моего внимания не прошла высокая корзинка с садовым инвентарем, нашедшая место справа от входной двери. Внутри – пара новых черенков, секатор, веерные грабли, кусторез, складная лопата, садовая пила, распылитель. Инвентарь – новый. И он – часть мечты о собственном садовом участке, а значит, о новой жизни…

В части помещения, отведенного под кухню, царил порядок, присущий только Рите. Я увидел ее любовь к ней в каждой плитке с отражением в ней солонки и перечницы, сахарницы и турки, вилки и ножа, словно забытых ею на сложенной салфетке. Она ушла из этого дома и больше сюда не вернулась. Мне предстояло найти человека, который видел ее в последний раз живой… Я льстил себе, когда подумал: «Она предвидела встречу со мной».

В другой части помещения на столе она оставила флакон масла-духов все той же любимой ею «Эсте Лаудер», в ванной на стеклянной полке – дезодорант. На тумбе я нашел газету. Поднял ее и долго не сводил глаз с поверхности тумбы.

Кросс облек мои манипуляции в слова:

– Что ты хотел найти здесь?

– Буклет с рекламой «Фестиваля Луперкалии».

Для меня было логично найти копию буклета, который и меня привел в ресторан с одноименным названием. Тогда бы встреча с Ритой стала закономерной. А так, в моем понимании, она выпадала из «формулы» закономерности и становилась в простейший ряд случайностей. Я же грезил логически оправданными действиями, когда в одном и том же месте, только в разное время, два незнакомых человека получают приглашение, принимают его и встречаются. Как в школьной задаче по математике: из пункта «А» в пункт «Б»…

– Ей приглашения ни к чему. Она – кошка, которая гуляла сама по себе.

… Каминный запах. Здесь не было камина, но я учуял запах сажи из каминной или печной трубы. И эти ощущения родили связь с сожженной бумагой. В пепельнице? Нет, в подносе, может быть, поскольку запах гари был ощутимым. Я попытался отыскать место, где была сожжена бумага, по копоти на потолке, но такового не обнаружил. И лишь когда поравнялся с электрической духовкой, пришел к выводу: что-то подгорело в духовом шкафу, а вытяжка в этом помещении оставляла желать лучшего. Другая версия связала, собственно, запах сажи с книгами. Я даже представил жуткую картину: больной, чахлый, никому не нужный библиотекарь согревается у костра, сложенного из фолиантов, и это походит на репетицию перед самосожжением…