Сергей Зверев: В волчьей шкуре

Погоди, а это кто? А-а, афганец. Точно, точно, на Дех-Сабзе они вместе с их ротой «придавили» душманов. Боя толком тогда и не получилось, духи, отстреливаясь, ушли в кяризы, и командир роты приказал устроить засаду. Простояли до вечера вместе с царандоевцами, но духи так и не появились. От безделья фотографировались с афганцами. Этот парень хорошо знал русский язык. Но больше всего заинтересовало в нем то, что у этого тридцатилетнего афганца шестеро детей! Подумать только, в их стране идет война, кругом разруха, медикаментов нет, нищета, а они детей рожают. А особенно то, что первого ребенка его жена родила в свои тринадцать лет.

Федор потянулся к сигарете, лежавшей на блюдечке, а от нее остался один фильтр, сгорела. Пачка «Столичных» пустая, вторая – тоже. В кармане гимнастерки осталась пачка «Охотничьих» сигарет без фильтра. Прикурил, табак хороший, просушенный, глубоко затянулся и на сердце легче стало.

Спать не хотелось. Даже несмотря на то, что последние двое суток он толком и не отдыхал. Их взвод сопровождал в кишлак Камари несколько машин с продуктами, керосином, одеждой. Ночевали у своих на блокпосту. А сегодня утром, когда готовились к возвращению в дивизию, услышали пальбу в кишлаке. Вести ее могли только душманы.

Не слушая уговоров командира блока не лезть туда, Федор, оставив грузовики, на пяти БМП решил прорваться к кишлаку двумя колоннами. Пыль, поднимавшаяся за машинами, выдала приближение шурави… И душманы сразу ушли, исчезли. Жители молчали, спрятав убитых, если они, конечно, были. А может, и душманов.

Что говорить, для афганцев этот кишлак – яблоко раздора. В нем родился нынешний президент Афганистана Бабрак Кармаль: кость в горле для исламских партий. Сколько раз они уничтожали его родовое гнездо, а кишлак снова возрождался, восстанавливался и – жил.

…Сигарета выкурилась быстро, и заметил это Федор только после того, как она стала обжигать пальцы. Потянулся за второй и замер: со следующей фотографии на него смотрел худощавый, черноволосый афганец Наджибулла. Да, да, старший капитан Наджибулла, из афганской милиции – Царандоя, хорошо говоривший на русском языке. Его рота частенько ходила вместе с взводом Федора по дех-сабзским и пагманским дорогам, иногда в засадах вместе участвовала. Не раз Наджибулла его угощал пловом, но что интересно, он об этом человеке так ничего и не знает. Бывает же.

«Ну что, Наджибулла, видно, не удастся нам с тобой попрощаться. Может, как-нибудь жизнь еще сведет нас. Кончится война, я обязательно приеду к тебе в гости. Знать бы только, где тебя искать».

Толщина стопки фотографий, лежащих справа от Федора, потихонечку убывала, и постепенно возрастала та стопка, что слева, куда он откладывал просмотренные снимки.

…К храпу молодого лейтенанта добавился тенор прапорщика Славина. Сколько с ним, старшиной роты, прошагал Федор бок о бок. Года полтора? Да, классный он мужик, никогда его солдат не оставлял без еды, следил за состоянием их одежды, которая после некоторых боевых ремонту уже не подлежала. Менял ее сразу, без разговоров. А перед прошлым выходом на боевые принес в командирский БМП два ящика стеклянных банок с вареным картофелем. Федор даже не знал, что такие овощные «компоты» бывают. Больше привыкли к картофельной муке, которую повара в столовой разводили водой, и получался из нее хороший клейстер.

Да уж, но объедались они с солдатами той картошкой недолго. Второй ящик подарили жителям одного из кишлаков, еще в придачу и с тушенкой. Из жалости? Да об этом как-то и не думалось. Душманы в последнее время начали звереть в их районе, как и в соседних. Два блока в Дех-Сабзском уезде обстреляли из минометов, в кишлаке у перевала убили двух учительниц-студенток, секретаря НДПА.

Федор встал, прошел к своей тумбочке, нащупал в ней пачку с чаем № 36 и вернулся с ней к столу. Кипятильник быстро нагрел в железной кружке воду, черные листики чая, брошенные в нее, начали оседать, оставляя за собой в воде темно-коричневые полосы.

…А на эту фотографию, где он на одной из операций на память снимался с двумя сержантами, сил не хватило смотреть – положил ее в стопку слева. Обжигаясь, отпил чаю и невольно начал читать запись на ее оборотной стороне: «Гв. сержант Коновалов, гв. мл. с-т Ивантов, гв. ст. л-т Кулибин». И все, рука затряслась, подбородок задергался, нос зашмыгал, и по лицу вдруг потекли слезы.

Да, нет уже больше его земляков – ни гвардии сержанта Сережки Коновалова, ни гвардии младшего сержанта Мишки Ивантова. И как ему тогда удалось уговорить начальника штаба батальона не отправлять его, едущего в отпуск, с их гробами в Союз, к их родителям. Он бы не выдержал… Была бы хоть малейшая его вина в их смерти… Шли в середине колонны батальона, последнее левое колесо идущего впереди них бронетранспортера подорвалось на мине, и ее осколки «срезали» их жизни.