Михаил Рогожин - Богатых убивают чаще

В зал стремительно вошел Дан. Покрутился на каблуках по сторонам, проверяя, все ли собрались. Ударил в ладоши.

— Господа покойнички, пора к столу! Хватит базар разводить!

Команда подействовала угнетающе. Каждый ощутил трагическую неизбежность момента. Соотнес его со своей судьбой, представил на мгновение, что кубок с обмазанными цианистым калием краями предназначен ему, внутренне вздрогнул и перекрестился…

Рассаживались медленно, говорили шепотом. Старались не притрагиваться к сервировке, чтобы скрыть дрожь в руках. Евгений подошел к Дану.

— Мне куда?

— Садись рядом. С тобой веселей, — мрачно пошутил он.

Официанты бойко принялись открывать бутылки шампанского и наполнять серебряные кубки. Ни одна рука не потянулась к ним. Только Лиса Алиса, не выдержав, резко пододвинула кубок к себе.

«Чего она торопится?» — подумал Евгений. И впервые отметил какую — то странную притягательность, появившуюся в облике Василисы. Не замечаемая им ранее женственность в сочетании с обворожительной детскостью внезапно пробились сквозь присущее ее лицу злобно — циничное выражение. С такой женщиной было жалко прощаться. Чего — то он в ней не разглядел, не заметил. От этого в груди возникла щемящая прощальная грусть.

Дан поднялся со своего места. Кивком головы приказал официантам удалиться и, прикрыв глаза, траурным голосом огласил традиционный тост:

— Что ж, дорогие мои покойнички, пришло время проститься еще с одним нашим славным товарищем. Поднимем же наши кубки и пожелаем счастливого пути тому, для кого этот глоток окажется последним.

Все встали. Глаза у многих были закрыты. Кубки держали обеими руками. Бледность лиц соперничала с белизной салфеток. Чтобы не отравлять последние секунды существования отвратительным зрелищем, Евгений, зажмурившись, поднес кубок к губам и принялся пить с такой жадностью, словно сутки провел в безводной пустыне. Краем уха услышал голос Дана:

— Пора, пора… я не люблю слюнтяйства и сантиментов! Выше голову!

«Наверное, все наблюдают за мной», — с усмешкой подумал Евгений, приготовясь упасть. Но секунды растягивались в вечность, а он продолжал стоять, пока не вздрогнул от истошного многоголосого стона. Не соображая, что происходит, открыл глаза. Стул с высокой резной спинкой, на котором минуту назад сидела Лиса Алиса, был предательски свободен. Среди разбитых тарелок валялся пустой кубок. Два официанта, согнувшись, вытаскивали из — под стола безжизненное тело…

Ноги у Евгения подкосились. Рухнув на стул, он обхватил голову руками и беззвучно зарыдал. А зал тем временем наполнился радостными возгласами, криками, истерическим смехом и всхлипами. Оставшиеся в живых приветствовали друг друга и выражали животную радость победы над ужасом смерти.

— Не жалей, дружище, она сама захотела, — похлопал его по плечу Дан. — Давай выпьем за еще одну заблудшую душу. Пусть найдет успокоение.

Выпить им не удалось. Кованые двери, ведущие из караульного помещения в рыцарский зал, распахнулись. Попятившись, спинами к ним прижались охранники, опустив сжимаемые в руках автоматы дулами вниз. Дан хотел выскочить из — за стола, но какая — то неведомая сила вжала его в спинку стула. Остальные участники прощального ужина, включая Евгения, тоже почувствовали свинцовую скованность в движениях. Новая волна ужаса потрясла их разум.

В огромном дверном проеме появилась высокая женщина в белом длинном пальто и такой же белой шляпе, многим показавшейся нимбом. Она остановилась и, не произнеся ни слова, медленно обвела всех присутствовавших холодным взглядом немигавших стальных глаз.

Никто не мог не то что пошевелиться, а даже вздохнуть. Все смотрели на возникшее видение, и каждый мог поклясться, что видел смерть.

Женщина протянула руку и сделала повелительный жест. Какая — то сверхъестественная сила подняла Евгения с места и направила к ней. Холодные пальцы прикоснулись к его лбу. После чего женщина повернулась спиной и в сопровождении Евгения беспрепятственно покинула особняк.

Как только она исчезла, мощные порывы ветра ворвались в рыцарский зал, задули свечи, разметали угли из очага. Наполнили помещение холодом и гнетущей тоской. Стало ясно, что произошло нечто ужасное, трагическое, необъяснимое. Первым пришел в себя Дан. Невзирая на дикую боль, сжимавшую обручами его плешивую голову, он выхватил пистолет и принялся стрелять в опустевший дверной проем. Стрельба вернула к действительности охранников. Вскинув автоматы, они бросились к выходу из особняка.