Илья Рясной - Наше дело — табак

Что творилось дальше — Сова не видел. Он сбросил оцепенение, рухнул на землю у обочины рядом с «фордовским» грязным колесом, в углубления протектора вдавилась жухлая трава. Он с силой закрыл руками голову, будто это могло спасти. От каждого выстрела он вздрагивал так, как если бы пули били в его тело, и с облегчением понимал, что еще жив. Он был парализован ужасом, и в черепе стучалась запертой в клетку птицей одна мысль — только не меня! Только не меня! Он ощутил себя семилетним пацаном, которого застала гроза в лесу, — такая же беспомощность и обреченность. И он был уверен, что сейчас молния ударит именно в него. Она создана, чтобы ударить в него. Теперь эта главная мысль давила все, но где-то на периферии сознания жило раскаяние — он в этот момент страдал от того, что был таким идиотом и связался с бригадой, с Пробитым, и сейчас чего бы только он не отдал, чтобы все вернуть назад. Как же сейчас хотелось спрятаться подальше и жить простой, незаметной тварью, которую никто не трогает, в которую никто не додумается палить из пистолета.

А потом все кончилось. Выстрелы перестали грохотать. Сову пнули башмаком по ребрам, завели руки за спину, поставили на ноги.

— Дрожишь, тварь! — Седой, лет сорока мужчина резко врезал ему в солнечное сплетение. Сова только жалобно всхлипнул.

Богомол все выл, лежа на асфальте, держась за бок, стонал, жаловался:

— Больно же, мужики. Я умираю… Да помогите же!

— Не сдохнешь. Кто третий с вами был? — тряхнул высокий Сову.

— Не знаю, — выдавил он.

— Тогда сдохнешь. — Седой ткнул пропахшим порохом стволом Сове в губы. — При попытке к бегству.

— Пробитый, — прошептал Сова и облизнул раздавленную до крови стволом верхнюю губу.

— Фамилия, адрес? — не отставал седой.

— Карышев Анатолий.

Сове было все равно. Сейчас он готов был заложить всех.

Как понял Сова, Пробитый ушел, ранив одного из оперативников. И теперь его будет искать вся милиция.

Кофеварка выдавила из себя по капле отличный крепкий кофе. Лена не могла нарадоваться на свою новую кухонную игрушку. Реклама не обманывала — эта штука действительно готовила хороший кофе. Да, это не какая-то растворимая бурда, которой гробишь печень, а прекрасный напиток, бодрящий, ласковый, полный очарования и навевающий туманные, неопределенные мечты.

Лена понюхала кофе и блаженно прижмурилась. Вика отхлебнула и похвалила в своей привычной манере:

— Сойдет для сельской местности.

— Наслаждаешься свободой? — спросила Лена.

— Еще бы, — кивнула Вика. — Муженек в Парижах. Ребенок — у бабушки. Я — свободная женщина.

— И как собираешься пользоваться свободой?

— А никак. Ем и сплю сколько хочу. И плюю на все. Вот к тебе вырвалась.

— Это ты молодец, Викусь.

— Ну да, это я молодец, — хмыкнула Вика и вылила в чашку с кофе рюмку коньяку.

— Не много?

— В самый раз. — Вика опрокинула кофе, как стопку водки, закушала лимончиком.

— А чего ты в Париж не махнула? — поинтересовалась Лена.

— А чего я там не видела? Черножопых? У нас их достаточно. Там арабы, тут азеры — один хрен. Нет, я тут отдохну от всех. И от мужика своего тоже. Замечаешь, с нашими мужиками в последнее время невозможно стало. Твой как, оклемался после тех денег?

— Да не особенно. Дергается. Строит хорошую мину при плохой игре, но я вижу, что ему плохо.

— А мой тоже как бесится. Нажрался перед отъездом коньяка. «Наполеона» целую бутылку уговорил. И начал ныть — как я, его законная жена, буду жить, если без него останусь, и как детей стану поднимать. Ты представляешь — загиб.

— Во-во. Мой вчера зудил, что все вокруг продажные шкуры.

— Ну да. Как у Высоцкого — «говорил, будто все меня продали»… Это у них тоже общее… Знаешь, они от этих бабок двигаются умом. Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша… Шиза косит «новых русских» — это факт. Тема для диссертации. Ей-богу, защитилась бы, если бы не обленилась. Вон клинического материала сколько.

В прошлой своей жизни, обычной, а не «новорусской», Вика работала врачом на «Скорой помощи» и там приобрела большую часть своих разухабистых замашек, в том числе научилась глушить неразведенный спирт и ругаться матом так, что менты, с которыми «Скорая» постоянно работала бок о бок, краснели.

— Держись, подруга. Не обращай внимания.

— А, — Лена махнула рукой, вздохнула. — Держусь.

— Инессу вчера видела. В маркете на Менделеевской. Знаешь, эта зараза сделала вид, что меня не заметила.