Александр Бушков - Охота на пиранью

Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонко защелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Мазур присмотрелся. Самые настоящие кандалы — ручные и ножные, соединены цепью. Сработано на совесть, тяжесть, сразу видно, приличная. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок.

— Надевай, майор, сокол наш, — послышался голос Кузьмича. — Ты не бойся, у нас погулять и означает — погулять. Таежным воздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, как факир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам не обучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет…

Плюнув, Мазур слез с нар. Оковы весили килограммов десять и движения стесняли изрядно. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этим фантасмагорическим одеванием — и, когда в кандалах оказались все пятеро, дверь тут же распахнулась.

— По одному подходите, гости дорогие, — позвал старик.

Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный, как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческим приказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Он ловко пристегнул наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее, а потом одного за другим присовокупил к этой цепи и всех остальных. Оглядел дело своих рук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал:

— Шагайте на двор, господа гости!

Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было не то чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал на цепи, останавливая шествие. Мазур оглянулся через плечо — Ольга крепилась, старательно держа одной рукой общую цепь, другой подхватив ножные кандалы. Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно, церковное. На крыльце обернулся:

— К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить же ножки полверсты?

Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка — и возница, тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего на своем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась к нему, мимо прошла женщина лет сорока — с простым русским лицом, в черной юбке до пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняный горшок с мукой, и от ее взгляда у Мазура мурашки побежали по спине — именно потому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, и любопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Столь привычно и равнодушно сам Мазур прошел бы мимо фонарного столба или газетного киоска — каждодневных деталей быта… Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги. Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом с Мазуром — крепок был, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости…

Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего на амбар, выехали двое всадников — бритый Степан (бросивший на Мазура злой взгляд) и незнакомый усач. Двинулись следом за повозкой, как конвойные.

Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала с заимки, но повернула в другую сторону — стала пересекать долину в самом широком месте. Там тоже оказалась колея — но не столь накатанная, как та, по которой вчера везли Мазура с Ольгой.

Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо было ласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотворенной пять минут назад на пустом месте — для жительства или охоты добрых, честных людей…

— Как самочувствие, майор? — непринужденно спросил Кузьмич. — Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я вас всех расстреливать везу? — Сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, не глядя, презрительно бросил через плечо: — Не хныкай, вонючка, шутит дедушка, натура у него такая… Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты, сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно…

— Ведь не скажешь, — пожал плечами Мазур.

— Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросы времени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок… А сейчас о чем думаешь?

— О высоких материях, — сказал Мазур. — Галактика, понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат, повсюду благолепие и мировая гармония — и надо ж так, чтобы обитал в тайге такой поганец, как ты, старче божий…

— Не любишь ты меня, сокол, — печально вздохнул Кузьмич. — Не глянулся я тебе, убогонькой…

— Так а за что мне тебя любить?

— За душу мою добрую, — сказал Кузьмич с просветленным лицом. — Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть и приставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христа за пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, да вдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами…