Александр Бушков - Охота на пиранью

— Томно распростерлась Виктоша у подножия канделябра… — командовал Мишаня. — А в нашей программе — дебют! На сцену приглашается очаровательная мадемуазель Ольга Вяземская, каковая нам сейчас стянет портки с канделябра и ублажит его в точности так, как только что наблюдала. Внимание, дебют! Впервые на нашей эстраде девочка-сосунок!

Ольга не шелохнулась. В ее голосе сквозило ледяное презрение:

— Я такие вещи только с мужем делаю.

— Мы же не звери, мадемуазель! — жизнерадостно завопил Мишаня. — Мы же народ понимающий и уважаем свободу выбора. Раз такие у вас сексуальные принципы, выбывает из игры канделябр! Идя навстречу пожеланиям дебютантки, приглашаем на сцену и законного мужа! Воля ваша, ублажайте его, счастливца! Прошу на сцену, сладкая парочка. Аплодисменты! «Ригли-сперма» — неповторимый устойчивый вкус!

Мазур склонился к Ольге и шепнул:

— Как только прикоснусь — падай и ползи под нары. Пошла!

Ольга стала медленно слезать с нар, Мазур стиснул часы в кулаке. Голова была ясная и холодная, как всегда перед боем, секунды растянулись неимоверно, и время казалось застывшим.

Ружье определенно будет направлено на него, а не на Ольгу. Вот только Мазур непременно окажется меж дверью и караульным — и успеет уйти с директрисы. Молниеносным броском швырнуть часы и разбить лампочку — детская забава. Хотя из коридора падает свет, все равно в первые секунды по контрасту покажется, будто наступил непроглядный мрак. А уж использовать эти секунды с максимальной выгодой — дело привычное: не истощен, не обессилен, нешуточно зол, недавно кормлен, тело все знает само… У Степана кобура под мышкой, это нужно учесть…

Ольга слезла с нар, встала, не удаляясь от них. Мазур спрыгнул следом.

— Итак, на сцене — сладкая парочка, минет по-армейски! — орал Мишаня. — Наш бравый майор начинает неспешно раздевать свою лялечку, сымает сначала, охальник, тельняшечку… Ну, шевелись, служивый!

Мазур протянул левую руку, коснулся Ольгиного локтя, миг спустя уже ушел с воплем вправо, отвлекая на себя внимание. Метнул часы. Лампочка с грохотом взорвалась, затрещала сухо вспышка короткого замыкания, упал мрак — и буквально в ту же самую секунду Степан, получив ребром ладони, обрушился с табурета — шумно, как мешок с картошкой. Мазур оттолкнулся от пола, прыгнул. Навстречу, левее, ударил выстрел, лицо обдало жаром и тухлой пороховой гарью — промах! А Мазур смог отлично сориентироваться при вспышке. И ударил точно. Что-то мерзко хрустнуло под пяткой, противник обмяк. Еще миг — и ружье оказалось в руках Мазура, он передернул затвор, выстрелил по часовому, не успевшему ничего предпринять, не успевшему даже убраться от двери. Стрелял в грудь, промахнуться никак не мог…

И тут от двери ударил в лицо свет нескольких мощных фонарей. Мазур мгновенно ослеп, но продолжал стрелять наугад — и не слышал ни звона стекла, ни криков, ни шума падающих тел. Боек щелкнул впустую, патроны кончились — и до него стало помаленьку доходить, что они не могли быть боевыми… Холостые пустышки. Его снова обыграли.

— Бросил бы ружьецо? — послышался из коридора елейный голосок Кузьмича. — Ну зачем оно тебе, бесполезное?

Мазур колебался секунду. У двери раздался негромкий хлопок, что-то прожужжало — и Мазур повалился на пол, опутанный сетью. Один из самых страшных врагов рукопашника — портативный метатель сети…

В камеру тут же хлынули толпой, грохоча сапогами, светя фонарями во все углы. К превеликому удивлению Мазура, его и пальцем не тронули — только приставили к голове дуло пистолета. Присевший рядом на корточки человек вполне мирно посоветовал:

— Не дергайся, шансов никаких…

Мазур не шевелился — шансов и в самом деле никаких не было. Он видел, как выносили из камеры табуреты, лампу, так и не пришедшего в себя Мишаню. Стонавшего Степана вывели под руки.

— А ну, все на нары! — скомандовал Кузьмич. — И ты, голубка, вылезай-ка из-под нар живенько… — он обернулся к Мазуру. — Ну и здоров ты хамить, сокол…

— По хозяину и честь, — огрызнулся Мазур.

Как ни странно, в голосе Кузьмича не слышалось ни злобы, ни раздражения. Словно происшедшее его вполне устраивало.

— Не прост ты, сокол, ох, непрост… — протянул старикан, стоя над Мазуром. — Все убрали? Часики ему верните, идут ведь? Идут, ты смотри. На совесть сделаны. С часиками на нарах куда как хорошо, всегда видишь, что времечко медленно бежит… Пошли? Ты, сокол, как сеть распутаешь, ее в окошечко выбрось обязательно, имущество казенное…