Александр Бушков: След пираньи

Мазур пожал плечами:

— Каждый вправе жить, как он хочет… Значит, все это вы сами построили? Молодцы…

— Благодарю вас, — повторил «апостол». — Пойдемте, пожалуйста, я представлю вас Учителю…

— А удобно ли в три часа ночи?

— Учитель в это время как раз готовится к медитациям, — сказал молодой человек. — Не беспокойтесь, он рад любому гостю, пусть даже пришедшему сюда по воле обстоятельств. Ибо никогда неизвестно, где кончается случай и начинается предначертание судьбы…

— Это верно, — сказал Мазур искренне, согласный с последней фразой на все сто.

Они вышли к самому большому дому, похожему на остальные, но двухэтажному и украшенному вдобавок высокой колоколенкой. Кажется, там и колокол висел.

— Простите, а как все это называется? — спросил Мазур, когда они поднимались на крыльцо.

— Община Учителя Варфоломея, последнего и окончательного воплощения Христа.

Это было произнесено столь благоговейно, истово, что Мазуру стало немного не по себе, — он инстинктивно побаивался сумасшедших, как всякий нормальный мужик…

Широкий коридор, увешанный огромными иконами, — краски яркие, свежие. Мазур моментально рассмотрел, что от христианских икон эти отличаются изрядно: чересчур уж огромны глаза святых, а балахоны скорее буддистские и украшены самыми разнообразными символами, многих из которых Мазур никогда прежде и не видел. Он задержался, рассматривая зеленоликого важного субъекта с бородой в три косички, восседавшего на черепахе с гордым видом сержанта, вдруг произведенного сразу в полковники. Панцирь черепахи состоял из множества выпуклых иероглифов, а во рту у нее белели клыки, подходившие скорее тигру.

— Великий Дамбу-Ньоган, светоч религии бон, — сказал молодой человек с едва уловимой ноткой нетерпения.

«Сматываться надо», — подумал Мазур. Бон — «черная вера», антипод буддизма с утонувшими во мраке веков корнями, с ней в свое время заигрывали и Ленин, и Гитлер, как раз и позаимствовавший свою перевернутую свастику у этих загадочных колдунов. Хорошо, если этот их Дамбу-Ньоган — очередная выдранная с мясом деталька дурацкой мозаики, а вдруг тут всерьез играют в сатанистские игры?

«Апостол Иона» ввел их в обширную светлую комнату, усадил в высокие кресла, приятно пахнущие свежим деревом. Мазур поставил сумку у ножки, огляделся. «Апостол», пробормотав извинения, вышел.

— Ну? — нетерпеливо спросила Джен.

— Держи ушки на макушке, — тихо сказал Мазур. — Будь готова в любой момент…

Полукруглая дверь бесшумно открылась. Вошел худой человек неопределенного возраста — в первый миг Мазур и не рассмотрел ничего, кроме аккуратно расчесанной гривы, длинной бороды клином и больших запавших глаз. Да и потом рассмотрел немногим больше — «ботва» оказалась столь обильной, что в ней вполне можно было спрятать «Мини-Узи» с запасным магазином. Интересно, как его следует приветствовать? Мазур, не раздумывая, чуть привстал и вежливо раскланялся.

В ответ волосатик в обширном алом балахоне поклонился ему чуть ли не земным поклоном, присел на краешек стула по другую сторону резного деревянного стола и сказал:

— Приветствую вас в сей обители, ибо я, воплощение отца моего, смиренный Варфоломей, для того и воздвиг ее, чтобы утешить страждущего и накормить голодного…

Произнесено это было столь елейно, что Мазуру показалось, будто задницу ему намазали вареньем и вот-вот начнут облизывать, столь же велеречиво объясняя это заботой о путниках. Интересно, зачем этому Варфоломею укрепленная по коньку крыши радиоантенна, вполне подходившая для мощного передатчика типа АРХ или аналогичного? Ее-то Мазур успел рассмотреть — натренирован был замечать нечто подобное в любой темноте. Распространять учение по прилегающему эфиру или с единомышленниками перекликаться? С некоторых пор не стандартные таежные заимки ничего, кроме тревоги, у Мазура не вызывали…

Некоторое время они, словно Чичиков с Маниловым, усердно состязались в благовоспитанности — Мазур извинялся за неожиданное вторжение, а смиренный Варфоломей объяснял, что для него нет умилительнее радости, нежели принять в обители своей страждущего странника, твердо могущего рассчитывать на гостеприимство хоть до скончания времен.

Слава богу, состязание это вскоре было прервано — вошел еще один богатый растительностью молодой человек в черном балахоне, с поклоном принялся расставлять на столе стеклянные кувшины, блюдца и тарелки. В деревянном горшочке золотился мед, на блюде горой лежали свежие огурчики.