Евгений Павлов - Мракан-сити

— Что будем делать? Я не способен это решить… — мэр облился потом, увидев расстроенное и одновременно разъяренное лицо подруги «по несчастью».

У Сименс заклинило, и она решила сорвать злость на своем сокамернике:

— Ты абсолютно ничтожен! Ты ничего не можешь!

Картер заорал в ответ:

— А что можете вы, простите?

— Но вы мэр, вы должны знать историю!

— Возьмите себя в руки. Мы еще не знаем, по чьей вине здесь заперты — он взмахнул рукой перед самым носом «сестренки», — Если это дерьмо спровоцировала ваша несчастная газетенка, я обяз…

И получил ладонью. От «сестренки». Щека вмиг покраснела.

— Да к тому же еще и хам!

Пока «подопытные кролики» разбирались между собой, по ту сторону стены убийца наблюдал за их руганью с экранов мониторов. Он махал пальчиками, улыбался и в то же время дико нервничал. О причинах его волнения было известно лишь ему одному, но… «кролики» волновались не меньше.

«Если мне предстоит умереть от жуткого недуга, я и их с собой заберу. Сейчас мы поиграем».

Ругань прекратилась. И настала пауза. На одну минуту головоломка с экранов исчезла, вместо нее появилось очередное четверостишье, предупредившее подопытных о сроках выполнения поставленной задачи.

— Господи… — проглотил слюну мэр, — Чуть не забыл, мы не в том положении, чтобы ругаться. Будем думать, хоть как-то пытаться спастись…

Луиза считала аналогично — если они хотят выжить, любые ругательства будут неуместны, да и «на ножах» ничего не решить. Уже через минуту на мониторах снова красовались разноцветные пазлики. Заключенные начали вспоминать школьные годы для имитации надежды…

— Вы помните что-нибудь? Уроки, занятия… — спросила Сименс, которая сама не помнила ничего. Даже имя учителя, ведшего историю, не то что даты эпохальных событий!

Сет с горечью признал:

— Нет, ничего не помню…

— Все, что у меня когда-то было в голове… — загрустила девушка, — Все это ушло…

— Наш случай — один из редко встречающихся — мэр всё еще признавался сам себе, насколько все плохо, — Ситуация, когда школьные знания могли бы спасти…

И это было нельзя не признать.

— Если мы не знаем ничего, значит, и не спасемся? — Сименс посмотрела в уставшие глаза Картера.

Тот чуть не заплакал…

Как лейтенант Фернок и говорил, доктора слили Бёрку информацию, «за отдельную плату». Денег, которые дал полицейский, хватило на покупку сведений о регулярных посещениях прокурорского.

Отблагодарив любезнейшего Эрне Бартоломью парой добрых слов, офицер немного потоптался на месте, затем взял волю в кулак и зашел в камеру. В камеру под номером двадцать пять!

В одиночном помещении по-прежнему томилась черная душа.

По-прежнему черная не от угрызения совести, а от отсутствия ближних, от серой, сплошной, непроглядной занавесы, называемой тоской.

«Помню последний день предыдущей осени, отмеченной безрадостностью последних лет, такой же незаметной, как и остальные времена года. Во сне мне лучше, чем наяву, и близкие там не такие, как в жизни, от этих образов веет добром, а не злостью. В моей ситуации единственный выход — быть одинокой, потому как любой, кого коснется моя аура, сойдет с ума от подхваченной инфекции страданий, и возможно, разделит мою незавидную участь — с головой уйдет во тьму, в которой обитает ныне умершая не плотью, так духом носительница негатива Скарлетт Кригер».

Уолтер планировал было сразу поднадавить на субъекта. Но… не думал, что она — сильно страдающая женщина, вид которой пробуждал в человеке теплые ощущения — ощущения грусти, угнетающие и одновременно вызывающие крепкое сострадание.

Внутренний баланс угнетенности и жалость — то, из чего состояла аура узницы. Уолтер, сердце у него не холодное, скорее, наоборот, на редкость чувственное, раскрыт рот только спустя десятиминутья загробного молчания.

— Я навестил вас, чтобы помочь — начал офицер, — Если вам трудно разговаривать, простите за нежданный приход. Но, надеюсь, вы мне поможете.

Пациентка повернулась к полисмену, и тот понял по ее отечному лицу — она недавно плакала, возможно, больше, чем просто лила слезы. Горевала, как горюют немногие… на чью долю выпадает участь «молчаливой куклы».

— Вас зовут Скарлетт Кригер — Бёрк вспомнил, о чем только что болтал с врачами, — Но ваше имя уничтожили, его просто стерли из вашей памяти… — и этим очевидно необдуманным действием спровоцировал у женщины истерику: после долгого пребывания в практически коматозном состоянии больная закричала, схватилась за голову, забилась в угол камеры и начала звать на помощь.