Максим Шахов - Игрушка из Хиросимы

Мизуки смахнула с ресниц последние слезы и посмотрела ему в глаза:

— Да, я тоже так думаю. Потому что хуже уже некуда.

Кое-чего она действительно не знала. Но ей было что рассказать. И эти сведения подтверждали теорию Бондарева. Они укладывались в общую картину, как недостающие фрагменты мозаики.

По ее словам, Хозяева северных территорий контролировали фабрику игрушек на протяжении нескольких лет. Отсюда они черпали средства для своих терактов, здесь же отмывали грязные деньги. Они приказали Мизуки не выходить из кабинета и не совать нос в их дела. Потом началась разработка новой игрушки под названием «Русский дед-мороз». Ее выпуск начался не так давно, чтобы подгадать к Новому году.

Мизуки мало знала об этом, потому что ей запрещалось посещать производственные цеха и складские помещения. Приказ отдал Хато Харакумо, забравший все бразды правления в свои руки.

— Я никому не жаловалась, никому не рассказывала, — говорила Мизуки, — иначе убили бы не только меня, но отца и моего брата. Хозяева грозились уничтожить мой род до десятого колена. Зная их жестокость, я не сомневалась, что они приведут угрозу в исполнение.

— Тебе было известно, что представляет собой новая игрушка? — спросил Бондарев. — Или зачем она понадобилась Хозяевам?

— Нет. Конечно, я догадывалась, что затевается что-то плохое против России, которую Харакумо и его люди ненавидят лютой ненавистью. Какая-то страшная месть.

— Правильно. — Бондарев слегка поежился, хотя сквозняка в комнате не было. — Страшная месть, совершенно верно. — Он изучающе посмотрел на Мизуки: — И поэтому ты позвонила Боровому. Несмотря на угрозу своей жизни.

— Была у меня слабая надежда, как говорят русские, утопающие хватаются за соломинку. После того взрыва на складе я заподозрила, что готовится ужасающий террористический акт. Я решила, что, если Боровой представится бизнесменом и тайно выяснит, что задумали Хозяева, он придумает способ остановить их. Но приехал ты, а они с самого начала знали, кто ты такой, и все пошло не так. С этого дня жизнь моего отца и моих братьев повисла на волоске. Моя тоже.

— Ты сказала: братьев, — резко поднял голову Бондарев. — Значит, у тебя их несколько? Сколько?

— Я оговорилась, — торопливо произнесла Мизуки. Слишком торопливо.

— Оговорилась?

— Ну да. Я имела в виду младшего брата. Единственного.

— Единственного, — повторил Бондарев, внимательно глядя на нее.

Японка опять лгала. Или что-то утаивала. Она несколько раз переменила позу, не зная, куда девать руки.

— А Макимото? Ему тоже угрожали?

Мизуки бросила на него быстрый взгляд, потом опустила ресницы и прошептала:

— Я… я не знаю. Он… он не говорил.

Она запиналась и медленно заливалась краской.

— Ему можно доверять? — подался вперед Бондарев.

— Да, конечно… Безусловно.

Что-то здесь было не так, но он не стал настаивать. Интуиция подсказывала ему, что Макимото, скорее всего, и есть второй брат японки, однако это можно было выяснить позже. Сейчас имеются другие, куда более важные вопросы.

— Известно ли тебе, что дед-мороз будет продаваться в России всего за восемьдесят долларов? — спросил Бондарев.

— Откуда ты знаешь? — брови Мизуки надломились, сойдясь у переносицы, над которой образовалась вертикальная складка.

— От Макимото.

— Значит, до него они тоже добрались, — произнесла она, и ее прекрасное лицо опечалилось. — Ты заставил его назвать цифру.

— Скажем так, я проявил настойчивость.

— И он назвал цифру, которую ему продиктовали. На самом деле игрушечный робот будет стоить сорок долларов.

Бондарев присвистнул. Вот это цена! А не приобрести ли самому несколько тысяч роботов, чтобы озолотиться?

— Мизуки, а во сколько обходится производство одного деда-мороза?

— Точно не знаю, — ответила она. — Но один из членов правления однажды перебрал сакэ и проговорился. Он жаловался, что компанию доведут до банкротства, потому что производство каждого робота обходится в двести пятьдесят долларов.

— А цена занижается в шесть раз, — пробормотал Бондарев.

— Даже чуть больше.

— Неудивительно, что компания на грани разорения. Она работает себе в убыток!

— А что я могу? — нервно заломила руки Мизуки. — Меня не подпускают к управлению. На моих глазах рушится компания, созданная моим мужем. Зачем им это? Не понимаю, просто не понимаю.

Бондарев не стал делиться с ней своей догадкой, для чего продавать вещь стоимостью в полновесные двести пятьдесят американских долларов за жалких сорок баксов. Если бы она узнала правду, у нее произошел бы нервный срыв, а она нужна Бондареву в добром здравии и трезвом уме.