Александр Прозоров - Присяга Российской империи

— Что вы там суетитесь, товарищ майор? — полюбопытствовал Кимицко.

— «Окинори. Южнее 300», — вслух прочитал Илья. — Чтобы это значило?

— Окинори, это мелкий одиночный островок в Тихом океане, между архипелагами Рюкю и Марианскими островами, принадлежность Японии, — после короткой паузы сообщил штурман-оператор. — «Между» означает, что от тех и от других расстояние примерно тысяча верст. В общем, открытый океан, дикие места. Между прочим, от Владивостока две с половиной тысячи километров. Может, там и вправду спасатель крутится?

— Да, я уже поверил, — хмыкнул Горин. — Прямо так грудью через льды к нам и кинулся… Ладно, штурман… Мы туда дотянем?

— Удаление тысяча девятьсот. Еще тонн шесть в баках останется.

— Курс на указанную точку?

— Тридцать три, командир.

— Ладно, вода везде мокрая. Выполняю курс тридцать три. А вы, товарищ майор, чем бездельем маяться, разогрели бы нам обед. У меня в рюкзаке трехлитровая банка с борщом, кастрюля там же. Управитесь?

— Запросто.

«Белый лебедь» легко качнул крыльями, доворачивая на север и помчался к крохотному клочку земли, потерявшемуся среди океанских просторов.

Обед занял примерно тысячу двести километров. Первыми, еще над Индонезийским архипелагом, поели Горин с Ралусиным, последним, за пятьсот верст от намеченной точки встречи — Алим Гузафаров, сонно протирающий глаза. В шестнадцать часов по московскому времени или в двадцать два часа по местному времени экипаж вновь занял свои места.

Машина шла в экономичном режиме — на оптимальной высоте в девять тысяч метров, с крейсерской скоростью восемьсот километров в час. Океан далеко внизу уже погрузился в ночной мрак, но «ТУ-160» еще купался в розовых предзакатных лучах.

— Облака на горизонте, — отметил второй пилот. — К ветреной погоде. Боюсь, придется нам завтра в волнах изрядно покувыркаться.

— Не знаю, — покачал головой Кимицко. — Днем вроде невысокие были.

— Это, Руслан, они сверху маленькие, — вздохнул Лукашин. — Подумаешь, три метра! До тех пор, пока сам среди этих волн не окажешься.

— Кстати, Алим, — сообщил Кимицко штурману, — мы идем к точке триста километров южнее острова Окинори. Осталось двести пятьдесят. Так что следи. Надо локатором пошарить, может суда какие засечем… Впрочем, какая разница? Все одно, в темноте флага не видно. Поди, разбери, свои, чужие?

— Если свои, то, услышав шум двигателей, могут сигнальные ракеты пустить, — пожал плечами Ралусин. — Я бы так и сделал.

— Засветка по курсу восемьдесят, — буднично сообщил второй пилот. — Удаление девяносто. Система опознавания… О, черт, свои. Откуда они здесь взялись? Интересно, кто это может быть?

— Принимаю курс восемьдесят, — сообщил командир корабля. — Экипаж, сохранять радиомолчание.

— А мы что, треплемся что ли в эфире, — обиделся Кимицко.

— Это чтобы сгоряча не разорались, если вправду своих увидим, — ответил Горин. — Сидеть как мышки! Не забывайте, что мы пять часов назад по американцам отстрелялись. Да еще через Австралию. Принадлежность в эфире не выдавать!

— Удаление сорок…

Солнце окончательно свалилось за горизонт, и глаза с трудом различали окружающие предметы в слабом свечении звезд.

— Они где-то рядом, — поднял голову второй пилот. — Кто у нас с кошачьими глазами?

— Красные точки по курсу… Пять градусов правее, — ткнул вперед пальцем Алим. — Наверное, выхлоп двигателя. Двигателей… Тяжелые машины, однако. По четыре сопла минимум.

— Бля, мужики, — почему-то хриплым голосом прошептал Руслан Кимицко. — да ведь это «танкеры»… Господи, это наши «коровы»!!!

— Не ори, не в цирке, — осадил его командир ракетоносца. — Может, это еще и не нам.

— Ага, это они японские сейнеры по блату заправляют.

— Костя, — кивнул подполковник второму пилоту, — давай аккуратно крайнему под хвост зайдем. Посмотрим, что будет.

Дальний стратегический бомбардировщик лег на крыло, поворачивая вслед ровной череде из четырех красных огней, слегка снизился, подныривая под них. Уравнял скорости. Прошло секунд десять, и в темноте возник бледно-розовый светящийся круг диаметром около полуметра.

— Выпустить штангу топливоприемника!

— Выпускаю…

Над острым клювом «Белого лебедя» поднялась кривой буквой «Г» черная труба, почти сливающаяся с ночным мраком. Подполковник Горин облизнул губы, чуть тронул сектора тяги двигателей, качнул рукоять управления. Стадвадцатитонная машина, мчащаяся со скоростью восьмисот километров в час, сдвинулась на полтора метра вправо, подалась вперед и осторожно ткнулась штангой в светящееся кольцо.