Андрей Таманцев: Угол атаки

— Нет, — сказал Док.

— Нет, — повторили Артист и Боцман.

— Я требовал выпустить меня из самолета. Я требовал остановить самолет. В самых резких выражениях. Это может подтвердить Пастухов. Он был свидетелем моего разговора с Джаббаром.

— Вы уверены, что он подтвердит? — спросил Голубков.

— Если он честный человек — да.

— Давай, Пастухов, — сказал полковник. — Арабы говорят в один голос, что он сам согласился лететь. Бортмеханик ничего не слышал, лежал далеко. Экипаж тоже не в курсе.

Я походил вокруг последнего трона поверженного императора и сказал ему с прямотой маршала Мюрата:

— Не могу сказать, что мало в жизни видел сволочей. Не слишком много, но и не мало. Среди них попадались даже мерзавцы. Но с такой тварью сталкиваюсь первый раз. Ну? И как я должен ответить? После того как ты приказал нас убить при попытке к бегству. После того как ты убил ребят Сивопляса. Которые, тварь, в афганской войне уцелели. После того как ты подписал самого Сивопляса! Что ты хочешь от меня услышать?

— Что за дела? — вмешался Голубков. — Доложить!

— Давай, — сказал я Боцману. — Докладывай без эмоций.

Он доложил. У него получилось без эмоций. У меня бы не получилось. У Дока и Артиста тоже. А у него получилось. Голубков вызвал Сивопляса. Он изложил то, что знал. И тоже без эмоций, хотя это далось ему нелегко.

— Что скажете? — спросил Голубков.

— Бред, — отрезал генерал-лейтенант. — Голословные домыслы. А свидетель у вас только один.

— Твое слово, Пастух, — обернулся ко мне Голубков. — Подтверждаешь, что он согласился лететь добровольно?

— Что за бодягу вы здесь разводите? — разозлился я. — Нет. Он орал как резаный.

Требовал выпустить. Но араб его не послушал.

— Ты понимаешь, что сейчас сказал?

— А что я сказал? Пусть отвечает за то, что сделал. Ему и этого выше крыши! Три убийства — мало?

— Да не ответит он за это! — гаркнул полковник. — Понял? Не ответит!

— Не понял, — сказал я. — Это почему?

— Да потому что нет доказательств! Прямых! А один свидетель — не свидетель! Это еще в римском праве записано!

— А мы что, живем в Риме? — спросил я. — Это для меня новость.

В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:

— Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.

Голубков кивнул мне:

— Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.

Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.

— Выходит, ему за это ничего не обломится? — спросил Сивопляс.

Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:

— А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, — объяснил он мне.

Положил камеру на стенд и спросил:

— Разрешите идти, товарищ полковник?

— Идите.

Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.

По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.

Это был мини-нож «Робинзон» из комплекта ножа выживания «Оборотень-2». Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас «Робинзон» был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины «сякэн». И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.

— Флибустьер, твою мать! — взревел Артист. — У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!

— Я тебя все равно достану, — пообещал Сивопляс генералу. — Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?

Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:

— Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.

— Я должен вас поблагодарить, — сказал Ермаков Артисту. — Вы спасли мне жизнь.

— Я нечаянно, — ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем. — Если бы успел подумать, не стал бы.

— Двигай, — сказал Док. — Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.