Андрей Таманцев - Угол атаки

— Еще слово! Ну?

Злотников презрительно вскинулся:

— Шмаляй!

— Артист, кончай! — предостерег Хохлов.

— Отставить! — приказал Пастухов.

— Да шел бы он!.. Шмаляй, сапог! Только после этого ты хер что узнаешь.

Тимашук выстрелил. Пуля ушла в потолок. Сивопляс метнулся кошкой и успел подбить руку.

— Ты, твою мать! — рявкнул Тимашук. — Пошел к черту!

— Не нужно этого, товарищ подполковник, — проговорил Сивопляс. — Он больше не будет дисциплину не выполнять.

Он заставил подполковника убрать пистолет, потом подошел к Злотникову и с размаху врезал ему ботинком по скуле. Голова Злотникова дернулась и ударилась о бетон.

— Так-то оно проще, — сказал Сивопляс. — И не встревай, куда тебя не спрашивают.

Понял?

Злотников потряс головой и сплюнул кровавым сгустком.

— Ну, флибустьер, мы с тобой еще встретимся! — пообещал он.

— Встретимся, встретимся, — покивал Сивопляс. — А если ты еще хочешь сказать, то молчи. Лучше вспомни о своем будущем.

— Выйди! — приказал Тимашук. — Кру-гом!

— Слушаюсь, — буркнул Сивопляс и оглянулся на арестованных. — Вы, три сапога пара! Выполнять беспрекословно. Не дай бог узнаю. Будете харкать кровавыми слезами.

Он неохотно вышел. Тимашук взглянул на часы. Ушло время. Все, уже ничего не успеешь. Ну, не страшно. У него есть еще один шприц-тюбик. Это уже будет с гарантией.

Он повернулся к Перегудову:

— А вас любят ваши друзья, Док.

— Надеюсь.

— А вы их любите?

— Да.

— И все-таки втянули их в эту авантюру. Поставили под угрозу их жизни.

— Они поймут.

— Что они поймут? Что они могут понять?

— Что у нас не было выбора.

— Вы решили за них. Кто дал вам право распоряжаться их жизнями? Вы предали своих друзей, Перегудов. Вы умерли. Допустим. Но они живы.

— Нет.

— Нет? Что значит «нет»?

— Нас всех убили на той войне. Мы проживаем чужие жизни. Тех, кто остался там. С нас спросится, как мы прожили их. Мы должны быть готовы к ответу.

— Вы так и не скажете, от кого получили задание?

— Нет.

* * *

«Нет». Это означало, что действие препарата закончилось. Атмосфера в боксе еще больше сгустилась. Она была пропитана опасностью. Густой, как туман над ночным болотом. Тимашук уже понимал, что ошибся. Их нельзя было собирать вместе. Но отступать было поздно. Он выключил видеокамеру и перемотал пленку на начало.

Сделанная запись ему не нужна. Ему нужна была совсем другая запись.

Он подошел к верстаку и вынул из кейса последнюю упаковку «Ангельского пения».

Взгляд его упал на «Селену-5». Функельшпиль. Будет им функельшпиль. Он набрал короткую шифрограмму. Потом вышел на середину бокса и показал всем шприц-тюбик.

Объяснил:

— Это третий. Последний. Я уже говорил вашему командиру, как действует этот препарат. Повторю. Одна доза не вызывает никаких последствий. Вторая доза полностью парализует волю. Против нее бессильны любые словесные блоки. Но после нее клиент навсегда превращается в идиота. Я могу сделать еще один укол вашему другу и получить показания, которые мне нужны. Предлагаю другое. Вы работали на УПСМ, и нет сомнений, что работаете и сейчас. Об этом вы и расскажете. В камеру.

Прямой вопрос — прямой ответ.

— Нет, — сказал Перегудов.

— Вас, Док, я не спрашиваю. Вы не можете отвечать за свои слова. Вы еще на полпути от океана к нам. Вашу судьбу будут решать ваши друзья. Итак? Пастухов.

Носилки заскрипели, заворочался Мухин, поднял голову:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Я согласен. Я все скажу. Я все знаю. Я знаю даже то, чего никто не знает.

— Нет, — повторил Перегудов. — Нет.

— А ты молчи. Молчи, Док. Он же нас всех замочит. Нам всем будет хана. Пастух, Боцман, Артист! Вы что, не врубились? Если Док превратится в идиота, ему нельзя будет оставлять свидетелей. Неужели не ясно? Запускайте камеру, товарищ подполковник. Я знаю такое, о чем вы даже не догадываетесь!

Тимашук включил видеокамеру и направил объектив на Мухина:

— Говорите.

— Сейчас. Привстану. Черт, ослабел от этой дрисни. Помогите, товарищ подполковник.

Помедлив, Тимашук подошел к носилкам. Мертвенно бледное лицо Мухина было покрыто пленкой пота. Моляще, по-собачьи, смотрели глаза. Тимашук презрительно усмехнулся. Тоже мне, псы Господни. Солдаты удачи. Он откинул одеяло. Увидел тонкие руки Мухина. Наручники почему-то лежали на них, сверху. Тимашук удивился.

* * *

Это было последнее чувство, которое он испытал в жизни.

Страшный удар вмял адамово яблоко в горло, стальной обод ставшего кастетом наручника сломал хрящи. Тело подполковника Тимашука конвульсивно выгнулось и обрушилось на носилки.